всё-таки настанет!
И тут злая мысль клюнула меня исподтишка: а вдруг Татьяне придёт в голову предложить Литомину остаться ещё на денёк?
– Ну, нет! – выбросил я резко окурок, и он прочертил по дорожке бледно-алую полоску. – Если она это сделает, то я сразу пью пару бутылок, хватаю Литомина в охапку и отношу на рельсы, где положу его под первый попавшийся товарняк! А рядом с ним уложу эту Таню… Каренину! Пусть общаются!
Как ни странно, но время, оказывается, не стояло на месте, и Литомин проснулся, собрался, позавтракал и умотал мучить другие бригады.
Поезд ушёл ровно в шесть, а в семь я уже был пьян до неприличия. И Татьяна меня не бросила в этом деле, помогая по мере сил!
День полетел, кувыркаясь, весело и насыщенно и прервался в полдень крепким сном – тревожное ночное бодрствование требовало компенсации.
Разбудил нас настойчивый стук в дверь, производимый явно не согнутым пальчиком.
– Ну кто там ещё? – крикнул я сквозь остатки сна, закипая, как наш чёрный чайник на жарком костре.
– Это мы.
– Кто мы?
– Местные.
– Мы местных не заказывали, не мешайте спать!
– Открывайте, а то окно вышибем.
– Попробуй, если жить хочешь! – это крикнул не я, а тот, который сидел во мне и был пьян и храбр.
С глухим звоном разбилось оконное стекло, и на пол комнаты шмякнулся грязный кирпич. И это меня резко завело. Нет, не то, что кокнули окно, а то, что кирпич был грязный! Ведь мы так старались, отмывая полы!
– Ах вы, уроды! – вскочил я и как был – в одних плавках – пошагал к выходу, прихватив по пути у печки здоровенную кочергу с деревянной ручкой, приклёпанной к верхней её части.
Выйдя на крыльцо, я увидел толпу человек в пятнадцать. Тут, насколько я успел заметить, были пацаны возрастов разных, начиная лет с пятнадцати и кончая годами тридцатью. Но роднило их одно: все они были бухие, и на всех рожах высвечивалось крайнее пренебрежение ко мне.
Но тот, который был во мне, плевал на количество и настроения этой кодлы:
– Ну, кто окно вышиб? Выходи, убью! – и я со всего маху ударил кочергой о крыльцо, отчего кочерга с сухим треском разломилась на две части, и у меня в руке осталась лишь деревянная ручка.
От толпы отделился невысокий, но довольно-таки широкий пацан лет двадцати и, изрядно покачиваясь, шагнул в мою сторону два-три раза.
Я, абсолютно безо всяких мыслей о последствиях, взмахнул палкой и влепил ему в ухо. Пацан моментально плюхнулся в грязную лужу. А мне, мгновенно отрезвевшему, тут же вспомнился анекдот про ковбоя и его внутренний голос, вернее, финал того анекдота, когда внутренний голос говорит ковбою: «А теперь сваливаем!»
Но случилось нечто странное, до сих пор не осознанное мной даже с вершины лет прожитой жизни. Местные, ловко выковыряв своего друга из грязи, подхватили его на руки и быстро свалили в неизвестном направлении.
Я постоял ещё минуту, ожидая возвращения