тебя здесь сейчас что-нибудь, обязательно достанет, вот увидишь, так ты с чего начнешь: вскрытие проведешь или завяжешь разговор? А что если оно без языка и всего остального? Ты поторчи тут еще, поторчи – и дождешься. А прискакать домой – да что там, ветром прилетим! – так дома, представь, покой, тепло, тишина, и не мертвая, заметь, нормальная тишина, с вкусными запахами и предпостельным уютом. И прочные двери. Из твердой, березовой древесины, со множеством замков. Или даже из дуба. Вернее даже, что из дуба, чтоб то есть ни одна сволочь… Такие двери, брат, уже ничем не возьмешь, это точно говорю, здесь других не умеют делать – можно ногой, можно плечом, выстоит. Хоть ты с топором, хоть с бревном… Ты слышишь шорох движения за спиной? Знаю, что слышишь. То просыпается твоя темная сторона: она же обратная. Ты должен еще помнить книжку, где были трюмы затонувших кораблей и водолазы, которые в тесных проходах у выходов к опрокинутым палубам находили туго набитые телами пробки из тех, кто не успел спастись. Там хорошо были заметны респектабельные джентльмены с топорами с пожарных щитов в руках, и уже не имело значения, что совсем незадолго до того они прогуливались там под ручку, кого-то ласково трепали за щечки, а двери в избе освящаются святой водой, это точно, или еще каким феромонами, – чтоб то есть ни сном, ни духом…
Гонгора теперь не прислушивался к взбудораженному зудению, которое не могло сказать ничего нового, повторяя старое, всепрощающее, прокладывавшее себе путь к пожарному щиту, сейчас ему было не до того. Безукоризненно правильный, яркий, притягивающий взор лунный диск, дикий и слегка замутненный сиреневой дымкой, висел прямо за спиной, отбрасывая неровные неестественно четкие тени, вырывая из глубин памяти нечеловеческие ассоциации. Рассудительный голос стремительно удалялся, все дальше и дальше, восходя на одной ноте несколькими октавами выше и неудержимо тая, заходясь. Не вникая больше в оправдательные моменты, Гонгора попытался спокойно прикинуть, верное ли решение он принял и чем все это может кончиться. Сейчас не следовало обращать на все эти шорохи внимания, это лишь ночная моль, не надо замечать осевого смещения надгробия, это только что-то с глазами, это дрожание остывающего воздуха и много воображения, не слушать, не слышать за спиной мерного приближающегося скрипения… Необыкновенно обострившийся слух ловил далекое свистение и тихий шепот каждого отдельного листка над головой, широко раскрытые глаза искали и тут же находили мельчайшее движение в запущенных могильных грядках у елок, где прятались враждебные всему живому тени, самое невыносимое, что нельзя было определить, откуда и чего следовало ждать. Гонгора не решался повернуться спиной к камню, не мог позволить себе потерять из поля зрения ближний край полянки, он вдруг с ужасом понял, что если сейчас рядом пробежит мышь или какой-нибудь ночной заблудший кот, то он лишится рассудка. Дождусь, как посветлеет небо, – и все,