черных захоронениях на местном кладбище: не то по ошибке был еще заживо погребен младенец (по одной версии), не то без особого успеха пробовали наставить на путь к истине здешнюю ведьму, да что-то там не заладилось (по другой версии), не то сюда по инициативе местных весьма ревностных в вопросах морали активистов и прочих старух без молитвы высыпали пепел невинно сожженной девушки, которая имела неосторожность появиться на свет слишком красивой и была наставлена на единственный путь к спасению, дабы не будила в мужском населении Зверя (по третьей версии).
И монах, вооружившись небесным словом и бутылью с вином, отправился очищать кладбище от детей Тьмы. К тому времени уже успела созреть еще одна новость: что это и не монах вовсе, что будто бы видели его у соседей босым и в мирской рубахе, «а я ж с ним, окаянным, пил вместе», и вообще это Черт знает кто, с неведомо какими целями отправившийся на проклятое место. И без того уже настрадавшееся за период преследований метрополии ущербное сообщество было, что называется, на ушах, когда наутро отрок был найден неподалеку от кладбища мертвым, крепко сжимавшим в черных от земли пальцах со сломанными ногтями пустую бутыль и с черным открытым ртом на белом лице. Ни на его платье, ни на самих могилах никаких следов предосудительной деятельности обнаружить не удалось – равно как и томик вед. Говорят, кладбище с тех пор совсем заглохло, и продолжалось это до самого последнего времени, пока однажды не угораздило какого-то солдата, возвращавшегося домой не то в отпуск, не то насовсем, расположиться прямо здесь на ужин. Трудно было сказать, почему именно здесь, путем объяснить это никто так потом и не смог – то ли он таким образом проверял силу духа, то ли возникла вдруг смертельная необходимость подкрепить подрастерявшиеся за долгую дорогу силы (старики после утверждали, что именно необходимость и именно смертельная) и непременно тут, под сенью этих вот елок, в нескольких километрах от деревни, – однако родня, получившая телеграмму и несколько обеспокоенная, решила по какому-то наитию сходить и посмотреть заброшенное кладбище, найдя под крестом бездыханное тело с резкими чертами пережитого на небритом лице, абсолютно чистую консервную банку у ног – и никаких следов насилия. Вообще сторонники трансцендентной трактовки случившегося потом особенно налегали на эту пустую посуду, склоняясь к мысли о некой злой роли ее содержания в имевших место событиях, где прослеживалась не поддающаяся пониманию связь между неплохо сохранившимися трупами и вычищенным до блеска застольным реквизитом. Во всяком случае, наличие во всех эпизодах истории посуды безусловно обращало на себя внимание. На убиенном (старики в этом не сомневались) были новенькие кирзачи, новенькая начесанная шинель, подол ее был ножом пригвожден к земле. Юный неразговорчивый представитель от местного национального собрания молча походил вокруг тела, посмотрел,