меня Лона. Ты ее всегда недолюбливал, но для меня она была как мать. В первые годы, когда нам приходилось совсем тяжко, – кем только она не работала! Потом я долго болел, лежал, ничего не зарабатывал, но и помешать ей не мог, так она придумала петь куплеты по кафе… читала лекции на потеху публике… даже написала книгу, над которой потом плакала и смеялась, – она не жалела себя, лишь бы я не помер. Каково мне было после этого всю зиму смотреть, как она сохнет от тоски? Я не выдержал, Карстен, и сказал ей – поезжай, Лона, и не бойся за меня, я не такой бесшабашный ветреник, как ты думаешь, – и рассказал ей все.
Б е р н и к. И как она это приняла?
Ю х а н. Ответила, разумно и справедливо, что если я не знаю за собой вины, то и помех для моей поездки сюда нет. Но будь спокоен. Лона ничего не скажет, а я сумею удержать язык за зубами и на сей раз.
Б е р н и к. Да, я тебе верю.
Ю х а н. Вот тебе моя рука. И хватит уже говорить о той истории; тем более мы с тех пор подобных глупостей не повторяли, верно? Я хочу насладиться днями здесь. Как мы чудесно прогулялись утром! Кто бы мог подумать, что эта кроха, которая играла ангелочков в театре… Но скажи мне, как сложилось все дальше у ее родителей?
Б е р н и к. Дорогой, я все написал тебе вдогонку, больше мне добавить нечего. Ты ведь получил от меня два письма?
Ю х а н. Да, да, получил, они оба у меня. Так этот пьянчуга сбежал от нее?
Б е р н и к. А позже окончательно спился.
Ю х а н. Она ведь тоже вскоре умерла? Ты помогал ей тайком, насколько мог?
Б е р н и к. Она была гордая, молчала и помощи не принимала.
Ю х а н. Во всяком случае, ты правильно сделал, что взял Дину в дом.
Б е р н и к. Да, конечно. Кстати, это Марта устроила.
Ю х а н. Марта? Ну да, правда, Марта – как она поживает?
Б е р н и к. Она… когда она не занята школой, то опекает своих увечных.
Ю х а н. Значит, Марта взяла ее под крыло.
Б е р н и к. Да, ты ведь знаешь, у Марты страсть всех просвещать да воспитывать. Она за тем и в школу пошла работать. Тоже была глупость огромная.
Ю х а н. Марта выглядела вчера очень усталой. Боюсь, все это ей не по здоровью.
Б е р н и к. Как раз здоровья ей хватит, чтобы вечно заниматься всем этим, но меня она ставит в неловкое положение. Выглядит так, будто я, родной брат, не хочу ее содержать.
Ю х а н. Содержать? Я думал, у нее достаточно собственных средств…
Б е р н и к. Ни гроша. Ты, верно, помнишь, что к твоему отъезду дела у матери шли уже совсем скверно. Какое-то время она еще удерживала фирму на плаву с моей помощью, но не мог же я вечно просто ссужать ее деньгами. Я стал компаньоном, но толку все равно было мало. В конце концов мне пришлось выкупить фирму, мы с матерью стали рассчитываться, и тут оказалось, что ей не причитается больше ничего. А вслед за тем она умерла, и Марта осталась ни с чем.
Ю х а н. Бедная Марта!
Б е р н и к. Бедная? Почему? Ты ведь не думаешь, что я позволю ей терпеть в чем-то нужду. Нет, я дерзну назвать себя хорошим