своими студентами. Сергей Лазарук попадет на стажировку в киношколу в Лос-Анджелесе, я напишу ему рекомендацию в Союз кинематографистов, он быстро взлетит по карьерной лестнице и в постсоветской России станет первым заместителем председателя Госкино, директором департамента государственной поддержки кинематографии Министерства культуры РФ и чего-то там еще в том же роде. Другой семинарист Николай Хренов будет известен как автор серьезных монографий о природе массовой зрительской аудитории. Еще один – Слава Шмыров станет не только выдающимся организатором кинофестивалей, редактором первого профессионального журнала новой постсоветской киноиндустрии «Кинопроцесс», но и хранителем нашей кинопамяти, собирателем уникальных историй о дорогих зрителям уходящим звездам отечественного кино. А Сережа Кудрявцев, а Игорь Аркадьев? Имена этих тихих и скромных рыцарей мирового и отечественного кинематографа, энциклопедистов, знают все, кто интересуется кино.
Аспирантура – время свободное. Делай, что хочешь. Вот и выуживал в океане печатных слов ценные номера «Нового мира» и «Юности», штудировал «Реализм без берегов» Роже Гароди. Уже прочитан «Доктор Живаго» Пастернака и «Потусторонние встречи» Льва Гинзбурга. Кто-то приносит на пару дней «Ивана Чонкина» Владимира Войновича, «Москва – Петушки» Венедикта Ерофеева. Несистемное чтение заменяет системное образование. Как изюм из булки выковыриваешь из тысяч лукавых страниц запретную правду, с трудом преодолеваешь свою психологическую инвалидность, преднамеренную, обученную безграмотность. Шли годы, пора уже было что-то и понимать. Особенно после опыта Каратау. Но оставался еще проклятый барьер, я еще долго не мог его перешагнуть. Перешагнуть, значит выйти из системы, отвергнуть, как порочную – всю, как ремонту не подлежащую. Я же еще убеждал себя, что наш социализм без частной собственности – достижение цивилизации, и что виноваты люди, а не система. Признать иное не хватало то ли ума, то ли мужества. А, впрочем, и того и другого.
Помню, как поразила мысль, пришедшая от Льва Гинзбурга, поэта и переводчика, описавшего встречи с оставленными в живых вождями третьего рейха – Бальдура фон Ширахом, Альбертом Шпеером, Рудольфом Гессом и с их родственниками, с сестрой Евы Браун Ельзой. Гинзбург обвинял не людей, а идеи, подчинившие себе разум вполне образованных европейцев. И они переродились в извергов, моральных уродов. Напрашивались прямые параллели. Но громил писателя журнал «Коммунист»: «Чем копаться в грязном белье фашистских недобитков, писатель лучше бы показал славный путь советского солдата от Москвы до Берлина».
Теперь я читал Ленина и поражался своей, нашей общей слепоте и глухоте. Ну, скажите, как можно было принять и согласиться с таким определением диктатуры пролетариата: «Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами