известного сценариста, автора знаменитого фильма «Подвиг разведчика». Моряк дальнего плавания ей нравился явно больше. Почему Наташа выбрала провинциала – идеалиста, удивлявшегося тому, что здесь давно никого не трогало? Кого волнуют сегодня комсомольские стройки? Какая-то неподвластная рассудку химия. Но она выбрала. Я бы не осмелился. Это Андрон Кончаловский мог позвонить по международному в Осло и сказать кинозвезде Лив Ульман:
– Я русский режиссер, хочу с вами встретиться.
А я кто? Наташа не похожа на Андрона, но в ней та же уверенность:
– Я дочь Хренникова и могу позволить себе брак по любви, – сказала она. Трудно не согласиться.
И сообщила отцу в Японию, что выходит замуж. Я соответственно – в Одессу. Мои в обмороке: с ума сошёл?
Родители вернулись, и ей – таки досталось от матери. Я не знал, куда деваться от стыда. Но ее отец позвал в кабинет, закрыл дверь:
– Не обращай внимания. Клара такой человек. Для меня главное: Наташа тебя любит. Значит, так тому и быть.
Так и остался я в ее комнате, хотя долгое время и выходить-то лишний раз опасался. Когда в доме были иностранные гости, тесть вежливо просил развести их после позднего ужина на его служебной машине. Развозил. Однажды, когда мы были одни дома, Наталья взяла за руку, усадила в гостиной, поставила пластинку:
– Слушай. Это «Как соловей о розе». Папина песня любви.
Я слушал сладчайшую мелодию: «Звезда моя, краса моя, ты лучшая из женщин…» и в эту минуту догадывался, что Наташа говорит музыкой отца что-то важное. Ей, далекой от сентиментальности, так было, наверное, легче, удобней и весомей сказать о своих чувствах. Но этого момента было достаточно, чтобы соединить нас на много лет. Нам было по 25 и родились мы с ней в один год, в один месяц и один день…
Я еще долго буду озираться вокруг себя, как бы запоминая незнакомую дорогу, на которую выбросила меня судьба к 25-ти годам. Москва, ВГИК, Наташа – это впечатления посильней заграничных, от которых заходилось когда – то сердце. Там, в тех рейсах, по чужим городам мы как по музеям ходили. Но всегда возвращались домой. А сейчас здесь, в Москве, стало быть, мой дом? Трудно было привыкнуть к этой мысли. Тем более, что и ВГИК и семья известного всей стране композитора не могли так вот вдруг стать привычным мне, родным домом. В мой дом, например, не могли бы запросто зайти великая, спокойно несущая свою славу первой певицы мира Мария Калас, или насмешливый и острый на язык легендарный Мстислав Ростропович с надменной красавицей Галиной Вишневской.
Не могла бы сесть за мой стол и Лина Ивановна, худенькая подвижная, многострадальная вдова композитора Прокофьева. А в этом доме она как член семьи. Когда Лина Ивановна вернулась из заключения, ТНХ выхлопотал ей пенсию и квартиру из фондов Союза композиторов. Прокофьев был его кумиром, и лично заботиться о Лине Ивановне он считал своим долгом. Меня она поразила тем, что однажды поставив рядом два стула спинками друг к другу,