его! – сухой, точно пожухшая листва голос Бочара. Послышался тугой шорох растягиваемой в руках веревки.
Богородица, спаси и сохрани!
За этим последовала секунда тишины. Потом об пол ухнуло нечто тяжёлое и со всех сторон послышались испуганные крики. Мечиславу с трудом удалось разлепить пудовые веки, а в комнате творилось невероятное. По воздуху летали огненные шарики размером с куриное яйцо. Несколько таких гонялись вокруг кровати за Бузой, другие, падая в гущу сгрудившихся на полу бесформенной кучей верещащих от боли и ужаса тел, уже подожгли хозяйскую бороду и наряд шута. Огни множились, облепляли разбойников горячим ковром. Буза выскочил наружу с диким воем, его одежда горела. Шутовской наряд вспыхнул факелом, обладатель его, повизгивая и дёргаясь, корчился на полу. Что стало с Лехом Мечислав не видел.
Огненный град внезапно закончился, серебристо засмеялся кто-то неведомый, видно, явившись пред честной компанией, отчего глаза шута вылезли из орбит, точно он самого дьявола увидел. Поминая всуе то Богородицу, то апостолов, шут принялся кататься по полу, стремясь загасить разгоравшееся на нем всё ярче пламя.
– А теперь убирайтесь подальше отсюда! – приказал молодой девичий голос. – Не то в могилку, что для гостя вырыли, всех рядком уложу, добрые люди.
Шут подхватился, столкнулся в проёме с главарём, из-за чего оба, толкаясь и всхлипывая, долго не могли просунуться наружу, вызывая у невидимой девицы новые приступы заливистого хохота. Тут в них со всего разбегу врезался и Лех с чернеющей на рубахе дырой. В спины замешкавшимся лиходеям опять полетели огненныё шарики. Троица с истошными воплями вынеслась прочь.
Сердце Мечислава зашлось, когда над ним склонилось прекрасное девичье лицо, длинные золотые локоны украшены венком из крупных ромашек. Зашлось ещё раз, когда понял, что видит сквозь стройное тело в белых струящихся одеждах стену вместе с дверным косяком.
– Ну, здравствуй рыцарь, не бойся меня, я – Агница, – кивнула девушка-призрак. – Терпеть не могу живодёрства.
Глава 4
Негоже менестрелю босым ходить…
Город именовался Купеческой гаванью. Прежде на его месте находилась деревушка, с незапамятных времен служившая пристанищем перебиравшимся в свой Авалон англов, затем оказавшаяся полем раздора между лютичами и саксами, после оборонявшаяся от набегов белых хорватов и сербов6 с юга и викингов с моря. Местоположение разраставшейся деревеньки не только влекло многих, но и уберегло ее от самых страшных напастей. Путешественники, оказывавшиеся в этих местах, с трепетом отзывались о дикой и суровой красоте здешних мест, о добросердечии и широкой душе местных жителей, да еще о том, сколь прекрасно выглядит капище местного бога, видное издалека, за день пути до самой Купеческой гавани, изящным деревянным храмом возвышаясь над скалистым полуостровом, с трех сторон защищенным неприступными скалами, а с юга – широкой насыпью,