собакам.
По залу пронеслись вздохи ужаса, народные заседатели были в шоке. Ирина сидела с каменным выражением лица, и думала: «Давай, давай, ори. Молодец! Может больше впаяют». Перед оглашением решения суда объявили перерыв. Ирина с матерью вышли на улицу, тогда-то они и встретили Куминову.
– Смотреть на нее не могу, – сказала Анна Сергеевна – И ты тоже, побежала к ней за помощью, нет, чтобы к родной матери.
– Прости меня, мама. Я тебе столько боли принесла. Мне очень стыдно. Я даже не понимаю, почему у меня все так через жопу получается. Какие-то дикие истории у меня случаются. Я постараюсь, мама жить по-другому.
Никиту приговорили к высшей мере наказания. Когда Ирина выходила из здания суда, к ней подошла Софья Грачевская.
– Мы в школе, когда узнали, все были в шоке. Ирина, очень жаль, мы тут вот денег немного собрали. Ты приходи в школу, поможем, когда надо.
– Софья Викторовна, – сказала Ирина – Я в вашу школу под расстрелом не зайду. Я вас всех видеть не могу и лично вас тоже. Денег мне ваших не надо.
– Спасибо большое, – перехватила деньги Анна Сергеевна – Тасе памятник поставим.
После суда выписали свекра из больницы, он и после второго инсульта оправился. Он также мог потихоньку ходить, правда теперь, хорошо действовала только одна рука, говорить у него пока получалось плохо. Ирина сама на такси приехала за ним в больницу, помогла дойти домой.
– Ну, что, мужик? Теперь у нас такая вот укороченная семья будет. Давай, мы с тобой правила установим. Ты следишь за Марусей, пока я на работе. Покормишь, воды попить дашь. Я тебе буду готовить, стирать. Ты только жопу вытирай здоровой рукой, а то в говне весь измажешься, оттирай тебя потом.
По щеке свекра потекла слеза.
– Не реви. Раньше думать надо было. Воспитали ублюдка. Может это ты ему мозги выбил? Это хорошо, что ты почти не разговариваешь, может п..ть меньше будешь. Я тебе бумагу с ручкой положу. Ты если что, печатными буквами что-нибудь изображай, а потом мы с тобой разберемся, что ты хотел.
Анна Сергеевна не могла смотреть на жизнь дочери. Жалость разрывала ее сердце. Но Ирина всегда была спокойна, она хорошо держалась. Иногда от усталости, одна дома, она конечно плакала. И причитала, и жалела себя, но потом снова брала себя в руки. Чтобы ей было легче, она пела. Пела, когда занималась с Марусей, когда готовила еду, стирала и гладила белье, пела даже свекру перед сном. Конечно, она больше пела для Маруси, но ребенку было все равно, она ни на что не реагировала. Свекру нравилось, как Ирина поет, хоть он в душе ненавидел невестку и свою беспомощную зависимость от нее. Ирина хотела только одного, чтобы у Маруси наступило хоть какое-то облегчение. Девочка становилась старше и тяжелее. В городе никто не брался обследовать девочку и дать какой-нибудь точный прогноз. От Ирины отмахивались, не хотелось возиться с ее ребенком, и так ведь видно, что он безнадежен. Ирине предлагали только помощь в устройстве в специальный дом малютки. Но Ирина не верила, что нет никакой надежды.