его волос и холодными резкими волнами полоскал полы его пальто. Лицо его было бледным, и рыжие пятна веснушек нашли свое место на высоких скулах и гладкой переносице, перекликаясь своей теплотой с глазами, цветом своим напоминающими раннюю весну. Тень возраста еще не тронула гладкого лица, разве что чуть заметные нити протянулись от уголков глаз, губ и обозначились на лбу, что позволяло довольно точно определить его, как достаточно молодого человека, число прожитых лет которого едва ли успело перевалить за тридцать.
Плотнее закутавшись в пальто и прижав подбородком шарф, подняв с земли свои вещи, молодой человек поспешил покинуть пристань и, выбравшись на прибрежную улицу, сел в кэб и приказал доставить его до ближайшей дешевой гостиницы. Он сошел в глубине старого города у пансионата, занимающего два первых этажа ветхого массивного дома и, тяжело поднявшись по ступеням и помедлив у порога, набрав воздуха в легкие и одним глубоким выдохом опустошив их, шагнул внутрь под холодный звон колокольчиков, подвешенных над дверью.
– Я хотел бы снять комнату на несколько ночей. – обратился он к сидящему за стойкой старику.
– Ваше имя, сэр? – спросил тот, доставая журнал.
– Джеймс Уильямс. – с глубочайшим вздохом, будто бы опьяненный в одно мгновение роем воспоминаний, с некоторой опаской назвал свое имя мужчина.
– Шестая комната, второй этаж, мистер Уильямс. – старик сдернул с гвоздя ключ.
Он вышел из-за стойки и подхватил одну из сумок Джеймса, и повел того за собой, отворил дверь и показал небольшую, не густо меблированную комнату: узкая кровать, комод, письменный стол и кресло в углу составляли весь ее интерьер. На стене рядом с кроватью висела лампа, еще одна стояла на столе рядом со старым бронзовым подсвечником. Старик сложил вещи Джеймса у кровати и удалился, оставляя его одного.
Простояв у окна несколько минут, опустошенным взглядом буравя мостовую, Джеймс отпрянул от него, словно в испуге, и рухнул на постель.
Взгляд его уперся в потолок, губы сжались в усилии подавить крик, и он вцепился обеими руками в одеяло и закрыл глаза. Внезапная волна боли пронзила его тело, вгрызаясь в кости, и обездвижила его, стянув мышцы судорогой. Он не имел возможности пошевелиться, и чувствовал лишь как тело его горит изнутри, и ему казалось, словно все его внутренности разом разорвали на части.
– Оставь меня, оставь меня! – шептал он в полубреду, и от губ к подбородку стекали тончайшие ниточки крови, и ногти рвали ткань одеяла и будто бы не подчинялись организму, которому принадлежали.
Джеймс приложил усилие, повернулся на левый бок и закутался в одеяло. Под глазами его растеклись чернильными пятнами синяки бессонницы, и капилляры наполнились кровью, а руки, недавно еще с силой раздирающие одеяло, дрожали так, будто бы смертельный страх одолевал его.
Задыхаясь, он отчаянно пытался сделать глоток воздуха, но легкие его отказывались работать,