над вышним миром. Он видел… Яснее нельзя было увидеть и облака в летний полдень, яснее нельзя было увидеть и капли крови на собственных руках.
Нареченные демонами изгнанники далеких звезд вырывались из его души, нареченные демонами пели свои песни, непонятные для простых смертных, устрашающие их, на языках древних и позабытых. Странники и посланники иных миров разжигали огни в своей новой обители и стучались в умы сумасшедших и рождали все самое безумное и самое прекрасное, что могло только иметь место в летописях человека.
Дориан скинул замасленное полотнище с недавно начатой работы и приготовил краски. Он сел и продолжил писать, перенося на холст знакомые ровные линии тусклого пейзажа за окном. Он осознал вдруг, что эта работа вызывает в нем необъяснимый восторг и чувство абсолютного удовлетворения, и оттого кисть еще быстрее забегала по поверхности холста.
Чувство совершенно необыкновенное захлестнуло Дориана, и он ощутил, как тонет в нем, захлебываясь его холодной горечью. Он мог бы назвать его вдохновением, если бы вся сила этого чувства могла уместиться в это безликое слово. Чувство это было сравнимо с необозримым, таинственным и черным космосом, блистающим, холодным, огнедышащим и живым, казалось бы бездыханным, но столь подвижным и изменчивым, что самое время не может угнаться за ним.
Дориан быстро, на одном дыхании завершил картину. Она получилась столь живой, что сам реальный пейзаж померк, заслоненный ее светом. Широкие ставни окон белели во мраке, что слоновая кость, и отблески света, льющегося от оставленной на окне полуживой свечи казались подвижными, и струи дождя дышали влагой небесного кладбища и будто бы скользили настоящими каплями по холсту, и видим был и ощутим терпкий холод осенних сумерек, и трагичная романтика зависла в легком воздухе, что кинжал над головой.
Сливовый цвет ночи встречался с изумрудом плесени в свете свечи, и сатурново серые капли дождя дрожали на подоконнике. Смешиваясь с чем-то багрово-лиловым, оранжевым и синим, за занавесками тенью размывался силуэт – порождение ночи, сотканный из тьмы и дождя, и казался он призраком, не угомонившимся в своей могиле, пробудившимся покойником.
Дориан глядел на свою картину и с изумлением обнаруживал, что она совершенна. Но спустя несколько долгих минут любования творением собственных рук, художник замер и пальцы его похолодели.
Он ощутил вязкие узлы страха в своих венах и в полнейшем изумлении впился глазами в картину. Недочет или изъян? Он не мог сейчас вспомнить этих слов. Он только содрогался от охватившего его отчаяния, лишая себя последних сил. И в своей бесконечной боли случайный взгляд его упал на две черные капсулы, чье содержимое напоминало о тех убийствах, что совершил художник, направляемый рукой Джины. И в ту самую секунду, когда взгляд его столкнулся с поглощающей любой свет матовой поверхностью капсулы, дрожь пробежала по позвоночнику Дориана, отзываясь болью