струи ледяного ливня, но вся эта влага лишь успокаивала больное сердце и разгоряченный разум. Город дышал терпким холодом и пропадал в мерцающих струнах серебра, соединяющих землю и ночное небо и вплетающихся в мостовую, подобно тончайшей призрачной пряже. Шелест ливня убаюкивал улицы, и свет быстро погасал в окнах, так, словно ливень тушил лампы, с порывами ветра врываясь в дома.
Джеймс, не имея сил сомкнуть веки, выбрался на улицу. Его тревожило странное ощущение того, что он проходит эту историю по второму кругу, и, в привычке своей отдаляясь от города, он последовал знакомым путем к поместью Ланвин, чтобы найти на этот раз то, что упустил в прошлый.
Картина постепенно складывалась перед его глазами. Он ясно видел начало всего и логическое его завершение, но боялся принять правду, поддаваясь собственной слабости. Он закрывал глаза, чтобы не видеть, чтобы не думать и не замечать. Ответ был у него прямо перед глазами, но он повернулся к нему спиной и ощущал на своем затылке его дыхание, но не оборачивался и глядел в темноту.
Катастрофа неумолимо надвигалась на него – он чувствовал это сердцем, хоть и не мог пока понять, отчего в его голове стучится мысль о том, что все происходящее с ним – начало его неминуемой гибели. Он каждый раз закрывал глаза и видел кровь, струящуюся по белой коже. Мысли об этих убийствах мешали ему дышать.
Он тряхнул головой, ощущая, как вода затекает ему за воротник, и решительно зашагал по улице, направляясь к поместью. Он что-то упустил там, сбежав из темной обители страха, что-то значимое настолько, что, открой он это сразу, и картина смертей сложилась бы перед его глазами.
В какую-то секунду Джеймс осознал, что имя убийцы мало его интересует. Что он в действительности желал узнать, так это то, какое отношение он сам имеет к происходящему. Он желал знать, как и зачем были убиты эти люди, но не задавался более вопросом, что за существо способно на такое. Его первоначальная цель расплылась в метаморфозе, принимая новое обличье. И все силы Джеймса были направлены сейчас на то, чтобы воссоздать момент преступления и погрузиться в его кровавую глубину, и увидеть то, что возможно было увидеть лишь касаясь пальцами остывающей плоти.
И память его разрывалась, и в глубинах ее восставали холодные образы прошлого, сокрытого за непроницаемыми пластами времени, но картина не складывалась, как бы Джеймс ни пытался припомнить хоть малейшее событие, малейшее ощущение – мозг его мог возвратить ему память только тогда, когда сталкивался с чем-то, что имело место в его прошлой жизни, то есть в жизни до последнего рождения, до его назначения на должность, до начала его нескончаемых мучений. Но это было так ничтожно, так мало, так смутно и неразборчиво, что Джеймс впадал в глубочайшее отчаяние.
Он знал, он ясно представлял то, что сейчас ему предстояло найти. Всего один лишь знак способен раскрыть перед ним двери, ведущие в глубины тайны, где сможет он отыскать ответы