мрачнее склепа, как будто бы он был обиталищем всех мстительных, не нашедших покоя душ, и все ужаснейшие воспоминания оживали в его непроницаемой темноте.
Джеймс двигался в непроглядной тени, пока не наткнулся на лампу. Тогда он зажег ее и приглушенным пламенем стал освещать лестницу, старясь не угодить в ловушку. Он прошел по второму этажу, осматривая комнаты, и наконец обнаружил нужную: ставни в ней были плотно заперты, и дух смерти витал в каждом ее уголке, и в нос его, смешиваясь с ароматами духов и благовоний, ударил запах тления.
Джеймс затворил за собой дверь, открыл ставни, чтобы свет луны помог ему лучше осмотреться, и стал тщательно перебирать вещи убитой, дабы отыскать хоть малейшую царапинку, проливающую свет на правду. Он выдвигал шкафы, переворачивал мебель, обшаривал углы, и так до тех пор, пока мутные лучи рассвета не обожгли немым теплом его кожу.
Обессилев совершенно, он присел на кровать и стал наблюдать за тем, как солнце обагряет небо и пепельные тучи и сизые облака застывают в расцвете безмолвия и растекаются фантасмагорическими образами по небосклону. Потеряв всякую надежду что-либо найти и не получив подтверждения своей теории, Джеймс уставился на носки своих ботинок и не отрываясь глядел на них в течение нескольких минут.
В последней надежде, он обвел взглядом всю комнату, и вдруг замер в неожиданном ликовании, с сильно бьющимся сердцем, наблюдая за тем, как тусклый свет выжигает на тончайшей ткани одного из платьев убитой простой рунический символ, чей вид вмиг заставил душу Джеймса трепетать от безотчетного ужаса.
Он приблизился и коснулся этого символа, и словно ток прошел от кончиков его пальцев по венам до солнечного сплетения. Вытащив нож, Джеймс отрезал кусок ткани с символом и разместил его на ладони.
Тонкие линии, подсвечиваемые солнцем, обжигали его кожу, но он глядел, не в силах оторваться, и в каждом простом изгибе читал летопись веков. Он видел этот символ раньше, он знал его так, словно тот был выжжен у него на стенках сосудов, вырезан прямо в сердце, но значение его и имя стерлись из его памяти.
Спрятав обрывок платья в кармане, Джеймс поспешил покинуть дом и отправиться к озеру в надежде и там обнаружить подсказку. Но, стоило ему только распахнуть дверь, ведущую на задний двор, как перед ним из молочно-бледного утреннего полумрака возникла фигура Джины. Джеймс застыл на пороге, встретившись с ее спокойным холодным взглядом, и слова застряли у него в горле, не в силах сорваться с губ. Но Джина молчала, не требуя объяснений. Она повернулась к нему спиной, и он, спрыгнув со ступеней, поспешил за ней в глубину сада, где волнистая тропа вела вглубь черного и прозрачного осеннего леса, выросшего готическим витражом перед ними.
Завороженно глядел Джеймс на то, с какой грустью Джина рассматривала каждый матовый пласт, образованный мутными лучами солнца, и каждое облако, плывущее над сводами