пошли, а когда из леса вышли ветер подул. У меня аж чуть шапку не сдуло. Я её потом подвязал на бороде. Жалко, унесёт, потом маме новую шапку покупать.
– Правильно говоришь, хдешь денег напастись на шапки. Шапки беречь надать!
– Я и берегу, она у меня одна, если бы много было… – задумался, – всё равно бы берёг!
«Старому надать новую шапку справить. Старая-то давно уж облезла. А ведь ходит, молчит. Нет, надать справить! – подумала Екатерина Фёдоровна и, посчитав в уме, во сколько это обойдётся, твёрдо сказала, – завтра и сберём!»
– Потом, бабушка, знаешь, как всё заметелило, ужас! Вот, правда, не вру, ничё не было видно. Мы с Толей друг за дружкой шли и всё равно снег в глаза. Колю-ю-ючии-и-й, аж ужас какой! А потом ещё знаешь чё, совсем ничё не стало видно, вот, правда, совсем ничё! Идём и ничё не видно! А я знашь, бабушка, совсем не боялся. Рыси они спрятались, а ветер он чё, у него зубов нету!
– И то верно! – ответила баба Катя, – а никак заблудились бы.
– А мы ничё, не заблудились, – ответил Витя, – эт потому что огонёк увидели. Сначала-то, конечно, ничё не было видно, а потом увидели. Ну, мы на него и пошли, потом дом увидели. Там дяденька с тётей живут. Они нам чай налили и потом спросили, чьи мы. Толя сказал, что он Шатков, а я, что у бабушки в гостях. Дяденька спросил меня, кто мой дедушка, я ответил, что Тюковин. «А не бесёнок ли ты?» – сказал он и мне как-то стыдно стало. Вон куда уже слава обо мне долетела, аж за реку. Я дяденьке спасибо сказал и стал домой собираться, а он с тётенькой стал уговаривать нас остаться, а я знаю, ты, бабушка волноваться будешь, поэтому надел пальто и вышел на улицу. Я подумал, Толя пусть остаётся, а я пойду. Толя потом вышел, стал меня уговаривать остаться, я нет, к тебе бабушка надо, знаю, волноваться будешь. Потом и он лыжи надел, и мы пошли домой.
– А ветер-то как, утих штоли?
– Не-е-е, когда на реку вышли он ещё сильнее стал, льдинки острые по щекам бить стали. Я одной рукой лицо держал, а другой на палку упирался. Когда туда шли, река короткая была, а обратно какая-то широкая стала. Мы, наверно, как-то не прямо шли, а криво, поэтому и долго. А потому что ничё не было видно. Мы потом ещё когда шли, Толя обернулся и сказал, что огонёк ещё видно и можно вернуться, я сказал, что пойду домой, а он пусть возвертается. А он потом сказал, что зимой по реке волки бегают и могут нас загрысть. Я сильно испугался. Мне себя жалко стало.
А шальная девка вьюга пуще прежнего разыгралась. В круговерть запустила снежное покрывало своё. Всё смешала – землю и небо, и не понятно, где низ, где верх. И нет ей дела ни до мала, ни до стара. То завоет как неведомый зверь, то свистом лихим всё окрест оглушит. Ох, держись, путник, хитра вьюга, может и убаюкать, вечным сном опоить!
Раскрываются полы пальто Витиного на сильном ветру, и не может он понять, толи идёт, толи летит. Ни зги, ни огонька впереди, только вой вьюги и острые снежные иглы в глазах его. И не понятно ему, куда и сколько ещё идти или лететь.
Шли в снежное заречье по зимнику – накатанной санями ледяной дороге через реку, возвращались по неизведанному