им все неверные понимания, всевозможные разные осквернения творчества Летова и других.
Но они не живут, не любят, не дружат. Они делают фото – и эти «жизнь», «любовь», «дружба» навсегда для них остаются за решетками хештегов перед святыми, как русский рок, словами, в описании фото в инстаграмме и других скворечниках бытия.
Не потому, что эти люди «смеют» пользоваться инстаграмом и прочим – а потому, что они живы этим. Пусть даже многие из них не часто пользуются этим – они этим живы. Ну или мертвы этим, здесь – это лишь две грани одной и той же медали.
Вот сейчас Ева, сказав «Преувеличиваешь», вместо улыбки, ввиду того, как абсурдна эта улыбка, неуместна – поставила смайлик. Лицо, в силу абсурдности этой похуистичной маски, пародирующей заинтересованность в несущейся с площади музыке и подпевание ей – не лицо, а стикер. Пронесшееся сейчас мимо меня «тамнаверноевообщененадобудетумирать» – хештег, потому и слитно.
Этого всего, если задуматься, нет.
Если еще более задуматься – это есть, но так абсурдно, что хочется представить, что это просто снится какому-то не очень одаренному человеку. Когда я впервые оказался на Дворцовой, мне тоже не слишком все было симпатично – но я видел множество живых людей. Лицо Евы тогда тоже было живое – мы с ней вообще тут то и познакомились. Для меня ее породила Дворцовая – потому она и стала человеком-дворцом.
Возникавшие сомнительные, псевдогамлетские вопросы «а прав ли я», «а может мне кажется», «может и вправду просто ною», «может просто пессимизм», «может, дело в ностальгии» развеяло еще одно взошедшее солнце. Купол церкви.
Я не знал, как она называется – меня, почему-то, никогда не интересовали исторические названия конкретных зданий. Я, по правде говоря, иногда не опознаю и Эрмитаж на фото. Мне важны не имена домов, а имена людей – всех, кого я встретил за всю жизнь, потому что они косвенно находятся со мной в потоке моих мыслей везде, ведь я не могу просто так, изрезав воспоминания, выкинуть их на тарелки ресторана мириада новых знакомств и выкинуть потом, как ненужные блюда, уличным собакам. И это не просто оправдание плохой памяти, например, или еще какому мелкому недугу.
И этот купол, наверное, для одного лишь меня, среди людей на площади, безымянный – именно отсутствием своего имени, именно отсутствием щемящей память пустоты, ударил в глаза подлинным солнцем. Не солярными символами свастик, а солнцем. Тем, которое он отражал – но мне приятней было думать, что это тоже солнце. Второе. Была бы Ева такой, какой я ее однажды встретил (но не полюбил, ибо гонялся за другими солнцами, хоть и далекими от того зимнего вечера) – было бы это третье солнце. Но и второго было уже многовато для некоторых – а мне и вправду маловато, хоть и достаточно на время. Я люблю солнце. Я даже ваше солнце мертвых люблю, ироды, дворцами обугленных человечностей решившие выместить его с полотна пейзажа…
Записал пару строк.
«Я смотрел