того, чтобы потом сказать кому-то, что он уделял свое время чтению и что сделал это быстро? И самое грустное – это риск того, что если и пустишься в доказательства, – панически отыскиваемые в лично виденных тобой ситуациях, не внушающих никакого, естественно, доверия собеседнику, – то рискуешь начать сомневаться.
Ведь пропаганда – вещь весьма и весьма действенная, но не когда она одна-одинёхонькая. И не когда их просто «множество», этих пропаганд – так они ведут лишь к запутанности и немного даже к социопатии, в попытках свести на нет запутанность своим мыслительным отсутствием.
Но пропаганды, переплетенные в пространстве, распространенные в своем множестве в каждом отдельном человеке, даже не попытавшемся свести их на нет хоть какой-то долей столь якобы ненавистной ему социопатии; пропаганды, засевшие просто-напросто в зеркалах, повсюду нами встречаемых, засевшие в реализации наших даже естественных потребностей, как бесконечный выбор кушанья и всё в таком духе – эти пропаганды, перешагнувшие термин «множество» тысячекратно, в бесконечной степени – то есть бесконечно множащие сами себя – они не то чтобы действенны, они убийственны.
Именно они погружают пластмассовый кол в столь нуждающееся во спасении молодое сердце цивилизации, и именно они, разваривая мозги безукоризненно и безусловно свободных масс, создают народно-демократический тоталитаризм.
Но, как модой диктовано: плевать на политику, пусть даже это были не рассуждения о политике, сколько о духовности и культуре… Но плевать, плевать – я же тут художественную книжку пишу, да?
Конечно.
Так уж сложилось, что мы, – да, уже мы, ведь я наконец настиг прятавшегося в бетонных джунглях от этих фарфоровых тигров приятеля, – увлеченные какой-нибудь да беседой, минули скопление детей, напоминавшее большую медведицу с ее ковшом, зачерпывающим всё больше и больше детишек за предел своего плазменного барьера сиявших в ночи экранов «мобилок» – и шли мы неподалеку от очередной церкви, уже настоящей, с крестом да куполом, да с позолотой.
Единственное, за что я всерьез не люблю физическое засилие церквей в России, так это за то, как они наталкивают меня на какие-то противоречащие друг другу мысли. Так, глядя на купол с Дворцовой площади, я вдохновился тотальной пустотой и грустью от этой пустоты – теперь, когда я смотрю на купол этой «районной» деревянной церквушки, настолько районной, что хочется вырезать в одной из ее стен значок «Adidas», и пойти послушивать русский неорок с попами в спортивных костюмах… В общем, я внезапно вдохновляюсь какой-то сияющей (готов поклясться, что сияющей и из моих глаз) любовью к жизни, и желанием донести ее хоть до кого-то.
Это и был момент, в который мы с приятелем внезапно увидели идущих по улице девушек. Правда, сиянье мысли мгновенно омрачило осознание того, что шли они, очевидно, пошоппившись, из торгового центра неподалеку, –