Великий Бог не послал меня на вашу голову как казнь».
Но Иван Данилович не знал за собой великих грехов. Он знал давно другое: спрашивать бесполезно. И все-таки хотелось кого-нибудь спросить. Он открыл дверь, приказал:
– Приведите старика того, Николу. – Подумал, прислушиваясь, как набатом гудит уже весь воздух, Кремль, заречье и дальше. От этих ударов всегда сжималось, огрубевало все в нем, как перед резней, и он становился зорким, скупым, деятельным. Но сейчас только сказал: – А ты, Андрей, сходи на вече, узнай, чего они там шумят… – Он еще подумал: – Меду мне принесите. Да покрепче.
Никола Пень сидел, чинно поджав губы, в новом суконном кафтане. Но ветхую рубаху свою он не сменил. Большие венозные руки были сложены на коленях, выцветшие глаза безучастны, хотя у князя сидеть в гостях было для него невиданной честью.
– Ты прости меня, Никола, – говорил Иван Данилович, – забыл я про тебя за делами. Но как ты до того дошел, что с рукой ходишь? Да ты пей, давай за супругу твою выпьем, как ее…
– Супруга моя, – Никола посмотрел на чашу с медом, – Орина, померла давно. Когда Таир-хан приходил.
Князь молчал.
– Так где ж ты живешь теперь?
– При монастыре. Кормят по воскресеньям.
– У тебя ж двор был свой.
– Двор мой Юрий Данилович отнял.
– За что?
Никола пошевелил узловатыми пальцами.
– Такова его воля…
– Ну, я тебя в Переяславль заберу. Хотя и там теперь… Не знаешь сам, где теперь… Что князья, что убогие – все теперь… – Иван задумался. – Да я тебя не за тем позвал. Ты моего отца слуга и мне служить будешь. Вот зачем, вот оно как…
Он все сбивался, отвлекался: за всеми мыслями и словами плавала, как нежная боль, Ольгина незнакомая улыбка, яблоневая падалица мягко вдавливалась под каблуком, и ему становилось жутко.
Никола покачал лысиной, бледно усмехнулся:
– Стар я за соколами скакать.
– Не за соколами…
– Все одно – стар.
– Стар! Стар! По папертям бродить не стар?
– То дело Христово.
– А у меня какое?
– У тебя, князь, где Божье, а где и бесовское.
Иван Данилович нахмурился и рассмеялся:
– Все такой же ты, старый. Вот за это и беру тебя. Слушай: будет у тебя такая служба, какой ни у кого не было. Князьям все льстят. А ты будешь мне правду говорить. Я же тебя одену, накормлю, серебра дам. Понял?
Никола долго не отвечал, шевелил пальцами, подымал и опускал редкие брови.
– Нет, Иван Данилович, правда – она задаром.
– Хорошо. Пусть задаром. А ложе мне стелить, сон караулить – это работа?
Никола кивнул.
– Я не шучу. – Иван Данилович стал серьезен, отпил меда, поставил. – Все у меня ладится, вот князем стал, женат, ну и добра хватает, а все сосет и сосет. Вот тут. – Никола глянул блекло, без удивления. – Тут. Хана так не боюсь, как самого себя. Печаль-тоска какая-то, а теперь еще… Что это?
– Это? –