покрывал всё его тело – он сам был Хвощём!
Нежно-зелёной чешуйчатой массой он незаметно пробирался по мшаре: он припадал ко мху, таился в хилых деревцах, невесомо скользил над топями, затаив дыхание слушал бурление газов, поднимающихся из их гниющих глубин, высматривал на окраине леса перепелов, вальдшнепов и куропаток.
Паша "пел"! Его душа ликовала!
Он приблизился к изрытому морщинами стволу дуба, и слился с ним, распластавшись по нему хвощём, который рос прямо на коже Паши, глубоко проникая в его плоть, бороздя её белыми корешками, подменяя собою жилы, сосуды и нервные волокна. Паша был за одно с лесом. Он принял его! Он чувствовал и понимал его. Он скрывался в нём от странных и непонятных людей! Он следил за ними. Он преграждал им дорогу непроходимым местом, отправляя их в неверном направлении. Он пугал их, выгоняя из зарослей лося или волка, а то вдруг бросал под ноги огненную стрелу – рыжую лисицу, или швырял ошалелого зайца.
Он поднимался вверх, до самых макушек высоченных сосен, и гонял на их ветвях дроздов и синиц с одиноким старым вороном. Он угощал белок орехами и грибами. Он дарил дятлам упитанных жуков и червей, – и дятлы стучали по стволам деревьев ещё веселее и звонче, благодаря его, а дрозды им вторили, щебеча и свистая… отчего в висках у Паши запульсировала и без того разгорячённая кровь, вздувая их.
У Паши помутилось сознание.
Паша потерял сон.
Он заметался по постели в горячке.
Над ним склонилась мать, дотронулась до его лба – Паша горел: у него была высокая температура, из носа бежали сопли, и он захлёбывался ими, кашляя.
"А может, у него воспаление лёгких?"
От этой мысли мать окончательно потеряла покой, и усерднее прежнего стала отыскивать более действенные лекарства и готовить новые снадобья.
Она насыпала горчицы в белые хлопковые носочки и натянула их на ноги сына, а поверх добавила носки из шерсти. Область горла смазала камфарой и обвязала шарфом. Прилепила на грудь и спину листы горчичников. Натянула на сына водолазку. Скормила ему по таблетке пенициллина и олететрина, и напоила его горячим молоком со сливочным маслом и мёдом.
Она долгие ночные часы сидела возле постели сына с полотенцем, которое периодически опускала в холодную воду и прикладывала к его горячему лбу, остужая его.
К трём часам ночи мальчик мерно засопел, судя по всему избавившись от кошмаров, порождённых лихорадкой.
– Как он? – спросил отец, всё это время маявшийся без сна в постели.
– Полегчало. Спи! Тебе утром на работу, – ответила женщина, возвратившись от кровати ребёнка и ложась рядом с мужем. – Как бы не было воспаления лёгких, – горестно добавила она и, немного поглядев в серый потолок, сама не заметила, как уснула.
Муж видел, как пропал блеск луны в её глазах под опустившимися веками. Он смотрел на жену без каких-либо мыслей, ожидая успокоения в милостивом сне.
18
Промучившись ночь с повышенной температурой, жжением в голове, насморком и болью в горле, преследуемые беспокойными снами, Марат и