тюшки, – одними губами выговорила жена, потрясённая открывшимся зрелищем.
Муж сидел в гнезде, кудахтал и квохтал, а руками, поднятыми до уровня подмышек, бил и трепыхал, как курица крыльями. Делал он всё это ладно и сосредоточенно.
Толю не смутило появление жены и сына, потому что он их не заметил.
Его баба и его ребёнок стояли перед ним раззявив рты и выпучив глаза, а он знай себе продолжал вторить:
– Кво-кво-квокво-ооо. – И вскидывался, стуча руками-крыльями. И переменял куриный язык общения, ненадолго превращаясь в петуха: – Куд-куд-кудааааа… кудаааа… К-воооо-к-вооо…
– Спятил, что ли?.. – оторопело спросила жена сама у себя, и обняла сына, прижавшегося к ней в испуге.
27 (52)
Марат отвалился от забора Куропатовых с удовлетворённой миной на лице и в размышлении встал посередине проулка: "Куда бы направиться?" И тут его внимание привлекли голоса на соседнем дворе. Он сделал два шага и посмотрел через щель в заборе – перед ним лежал участок Анюковых.
– Цыган, Цыган, где ты, куда убежал? – кричал, подзывая собаку, Степан Анюков. – Смотри, что я принёс! Смотри, какая здоровенная кость! Цыган!
Степан заглянул в конуру, – может, он в полумраке не увидел, не рассмотрел чёрного пса?
Но нет! Псины не было.
– Ты чего его кличешь? – донёсся из дома злой женский голос. – Я его с час назад как отвязала. Поди бегает где-то по деревне!
– Не ори, баба, – огрызнулся Степан и кинул кость в собачью миску.
Постоял. Посмотрел… кость была большая, свежая – жалко, если пропадёт… Он подвинул миску в тень конуры.
"Придёт – найдёт!" – решил Степан.
Из темноты сарая на него вывалился грязный, всклокоченный, хилый и обрюзгший лицом мужик.
– Чо за крик, а драки нет? – поинтересовался тот, едва ворочая языком.
– У тебя осталось? – спросил Степан, пропустив мимо ушей участливый интерес образовавшегося под дневным светом товарища-собутыльника.
– Аб… бъз… ательно, – выдохнул из себя не проспавшийся мужик.
– Давай, пока моя баба не видит… только по-тихому… туда зайди, – сказал Степан и указал в тень сарая.
– У-гу… – согласился мужик и отступил, и извлёк из внутреннего кармана затрапезного серого пиджака чекушку.
Через минуту или около этого под солнышко вынырнул опохмелившийся Степан. Товарища его с ним не было: тот затерялся где-то в темноте сарая.
Степан отёр губы рукавом несвежей и застиранной до дыр клетчатой рубахи и устремился к смородиновому кусту, чтобы заесть спиртовой угар его листом, по-своему не менее вонючим и ядрёным.
Пожевал, корча мерзкую рожу. Сплюнул раз, другой. Неверным шагом ступил в сторону – упёрся в бочку с водой для поливки посадок. Недолго думая, ухнул туда башкой. Затих.
– У-уууххх! – вынырнул, отдуваясь, Степан. – Хор-р-рошо!
Он покрутил, повертел головой, как это делают собаки, желая избавиться от излишков воды. Пофыркал.
– Прыф… хпф… пф… пфуууу-у…