на месте. Тонкий аромат спелых, едва не лопающихся от сока яблок ударил ей в голову. По жилам разлилась пригибающая к земле, пьющая силы усталость.
Тоня опоясана белым передником, должным защитить ее легкое шелковое платье. Крисницкий небрежно облачен в свободную рубашку и непонятного рода брюки. Никакого излишества или вычурности, все донельзя просто и противно. Крисницкий со слабой настороженной улыбкой стоял, подняв голову и вынимая из цепких пальчиков Тони передаваемые ей яблоки, которые та осторожно забирала у дерева. Его лицо светилось спокойствием и благодатью, как будто он разгадал существенную долго не дающую покоя загадку.
Гладкие бока фруктов поблескивали на солнце. Не с меньшей силой блестели глаза тех, кто собирал их, выполняя древний прекрасный ритуал. Марианна, дышащая чувствами, осознала, что воцарившейся семейной идиллии ей касаться запрещено, иначе разбуженная совесть засаднит еще сильнее. Душа в этом затерянном во времени саду пронизывалась, проникалась счастьем, как осенний воздух блестящей паутиной. Только Марианне не было места в стане довольных. Она в очередной раз испытала досаду оттого, что отличается от прочих. Тоска, прогнавшая надежду, оказалась не глубже прежней, но отличалась от нее. Она разбавлялась странной уверенностью, что в любом случае Марианна не добилась бы желаемого.
И даже теперь, воочию убедившись в худших опасениях (как истинная женщина, она продумывала все возможные варианты событий), Веденина не могла поверить. Ведь совсем недавно эта девчонка была ему безразлична… Или он обманывал? В свете последних событий образ Михаила Крисницкого не вызывал у Марианны восторженного отрицания любых пороков, свойственных этому человеку. Как ни пыталась она быть беспристрастной, поддалась, как и все люди, ослепленные чувствами, обожествлению возлюбленного, причем с несколько странной стороны. Она соглашалась, что он далек от совершенства, но убеждала себя, что это не что иное, как бутафория, способ загородиться от докучливых сплетников или убедить самого себя, что он такой же, как остальные.
«И мне он предпочел эту маленькую девочку», – с застывающим, растекающимся и не способным ухватиться за что-то одно взглядом думала она.
Смешным именно в момент крушения планов Марианне показалось то, с каким упорством она цеплялась за Крисницкого все эти месяцы, твердо веря, что сохраняет гордость. Она позволяла себе видеться с чужим мужем, принимать знаки его внимания и молча давала понять, что пойдет с ним, куда он попросит. Лишь бы попросил…
Марианна захотела вернуться в дом, собраться с мыслями и решить, что делать и как врать, но Крисницкий, смеющийся над шуткой Тони, предсказуемо повернул голову в сторону аллеи и застыл с зажатым в руке яблоком. Кажется, за всю свою жизнь он не был более поражен. Как будто Марианна, неприкаянно находившаяся в нескольких шагах, явилась в их идеализированный, лишенный любого налета горя или подозрения мир не теплокровным существом, а разъяренным эльфом, требующим отмщения. Крисницкий чувствовал