травли, жертвой которой пала ее мягкая и нежная мать. С лицом светлым, всегда улыбчивая, она с неизменным достоинством выносила оскорбления, затрещины и плевки; девочка, в двенадцать лет очутившаяся в Америке, знавшая, что находится на земле, где прежнее рабское чинопочитание и угодничество не в чести, не могла понять, что же именно возбуждает такую ненависть в людях, подобно им приехавших из Старой Англии и подобно им работавших, обогащаясь трудом своих рук, веривших в того же Бога и поклонявшихся тому же Христу… Ее родители, талантливые и предприимчивые, быстро вставали на ноги повсюду, где бы ни поселялись, но стоило им начать жить в относительном достатке, как тут же сваливались неприятности; им не прощали ни малейшей оплошности, укоряя даже не в совершенном грехе, а в том, что они лишь прошлись по деревне.
Рут завидовала таким уверенным в своих правах на этой земле Массачусетса маленьким пуританкам. Те, проходя мимо ее дома, строили ей рожки и кричали: «Бойся! Бойся, дьяволица!» Она охотно бы присоединилась к ним и, как они, строила бы рожки какому-нибудь очередному козлу отпущения – католику, квакеру, евангелисту или баптисту. А между тем можно ли было представить себе более теплую и доброжелательную атмосферу, чем та, что царила в семьях их секты под соломенными крышами домов, которые часто приходилось покидать, едва отстроив, и которые свирепая и угрюмая толпа поджигала сразу же после их ухода, как будто они там оставили чумные миазмы.
Такое вынужденное одиночество было для юной Рут куда болезненней, чем угрожавшая ей опасность бесчестья.
К несчастью для себя, она была совершенно невосприимчива к тому внутреннему озарению, которое посещало большую часть ее единоверцев и помогало им выносить бесчисленные унижения. Усилия, которые она прилагала для того, чтобы скрывать от них холодность и бунтарство своего духа, изнуряли ее. По правде говоря, она находила нелепым то, что они гордились своим смешным прозвищем «квакеры» – «трепещущие», как их нарекли с той поры, когда один сапожник-мистик из Лестершира, Джордж Фокс, поднялся со своей табуретки и пустился по городам и весям проповедовать, что следует трепетать, «квакать», перед Богом и думать лишь о Святом Духе.
В чем-то он был прав, этот сапожник, когда призывал к толике доброты и милосердия в истерзанной Англии, где на протяжении десятилетий католики и реформаты, пуритане и англиканцы кромсали друг друга на куски во имя Бога, который должен нести любовь.
Но Рут предпочла бы, чтобы Джордж Фокс оставался простым сапожником в своей мастерской, поскольку приверженцы религиозного Общества Друзей тысячами устремлялись за ним, что неминуемо приводило к пополнению армии висельников и перебежчиков через Атлантику.
В шестнадцать лет Рут, юная квакерша с побережья, вышла замуж за Джона Саммера, немногим старше себя, высокого и красивого, чистого и непорочного, как ангел, сильного юношу, молодого трудягу, набожного, храброго и улыбчивого. Он любил ее и был счастлив, не догадываясь о копившихся в ней озлоблении и горечи. И с той поры она с новыми