Он – подобие. Они оба – из одного прошлого. И что было время в самом начале Дракона, когда никого, кроме Сташки, у Яруна не было. И было этого… В самом начале. Там, поблизости от нуля, в первой жизни… Та беда, которую Сташка вспомнил. Из-за которой он не разрешает Сташке называть себя отцом.
И больно Яруну, что сейчас Сташка, хоть и вспомнил, остался доверчивым к нему, Яруну. Больно, что зависим от него, как прежде, в лесах. Что все еще детеныш. А сейчас совсем другая жизнь, трудная, к которой Сташка давным-давно должен был вырасти… Не очень-то Яруну важно то, что Сташка и есть теперь Сеть созвездия. Как и прежде, не слишком его волнует вся эта тысячелетняя селекция, да и весь страшно жестокий Золотой Путь – ему главное наконец вырастить ребенка. Того единственного, настоящего наследника тяжелого, тайного наследства всего рода… Для этого наследства, пожалуй, и Сети, и крошечного созвездия мало будет. Надо, чтоб рос. Чтоб взрослел. Но счастье, что ребенок здесь, рядом, и с тех пор, как он встал у плеча и бестрепетно принял ту же тяжесть государства – стало легче. И вообще этот уязвимый ребенок с бездонным взглядом значит так много и для Империи, и для самого Яруна, что утрата окажется катастрофой, обернется бессмысленностью и каторги его имперской тяжкой, и веры, и жизни. Потому он и забирал Венок, и дарил игрушки, и не говорил о Храме – чтобы Сташка подольше оставался ребенком. И Венок он ненавидит не за Всевластье, а за Вука и за то, что Сеть пьет Сташкину жизнь – в этом он не сомневается и всегда винит себя, когда видит, как Сташке становится плохо, когда он снимает Венок. И что нет у него большей тревоги и заботы, чем этот худой, упрямый, неулыбчивый заморыш… А Золотой Путь Драконов… Хотя и про Путь-то Ярун знает, похоже, больше самого Сташки. И сам он тоже Дракон, и тоже может превращаться в дракона. Но не превращается никогда. Почему?
Жалко стиснулось сердце, он вздохнул – и Яруна качнуло воздухом. Торопливо вспыхнув, рассыпая искры освобождающей силы, он рванулся обратно в мальчишечий облик и нормальное сознание. Краем драконьего внутреннего взгляда успел заметить, что его маленький детский мозг похож на нежный серый цветок на тоненьком нервном стебле, но зато у него много-много прозрачных золотых лепестков бессмертного поля. Холодный пол толкнулся в ладошки. Чувствуя себя новеньким и свежим, он легко вспрыгнул на ноги и улыбнулся:
– Яр… Разреши мне Мистерии.
Ярун промолчал.
– А кто бы не разрешил, – Яда-Илме с трудом наклонился и потрогал искрящиеся каменной пылью царапины от Сташкиных когтей. – Я видел сейчас… Думал, иллюзия. Нет.
– Надо убрать, – смутившись, Сташка брызнул на царапины энергией, и они тут же затянулись. Пол сиял. – Ярун! А дракон был большой?
Ярун и Яда-Илме переглянулись. Ярун пожал плечами, хмыкнул:
– Да ящерица ты еще, а не дракон. Когти – и те прозрачные…