сказал, что ничего серьезного с Рильке не случилось, и предложил делать холодные компрессы. Он был слишком занят и явно недоволен, что господа офицеры выдернули его из госпиталя, где каждая пара рук на счету. Кристоф остался с ним. Он сам уже не ощущал особой боли или усталости. Побаливало справа, в нижней половине груди, чуть вывернута нога – не более. Эрих Рильке не мог заснуть, несмотря на усталость. Он шептал: «Моя голова…» Кристоф положил ему на голову намоченную в воде тряпицу, поддерживал его, когда у того начинались позывы к рвоте. Подпоручик сильно побледнел, холодный пот лился у него ручьем. «Закройте глаза», – умолял Кристоф, уже сам на ногах еле державшийся от усталости. – «Подумайте… не знаю, о хорошем». «Я уже не забуду, как мы с вами…», – Эрих уже несколько заговаривался. – «Извините. Я не хотел, не хотел, а вы говорили дело». «Нас бы убили тогда», – проговорил Кристоф. – «А вообще, простите, что назвал вас трусом». «Простите, что назвал вас сумасшедшим», – в тон ему проговорил Эрих, взяв его за запястья холодной влажной ладонью. Потом, открыв глаза, проговорил: «Кристоф, знаете… Я не переживу эту ночь. У меня на руке кольцо. Снимите его, когда я… Пошлите ей в Грац. Ее зовут Луиза». «Не говорите глупостей!» – разозлился Ливен. – «Вы не умрете! От такого никто не умирает, у вас ничего не повреждено. Полежите два дня, пойдете дальше маршем с нами всеми». «Вы же знаете, что это не так», – неожиданно прошептал контуженный юноша.
И впрямь. Кристоф сам не мог объяснить, почему он ощущал какую-то обреченность, глядя на Рильке. Чувство вины пронзило его сердце. Это же он, фон Ливен, предложил прыгнуть. Все же там было высоко… Поэтому он наклонился и спросил, больше чтобы отвлечь Эриха: «Луиза? Она ваша невеста? Любимая?» «Сестра старшая», – прошептал непослушными уже губами Рильке. – «Мы сироты. Она меня вырастила. Не хотела, чтобы я уходил…» «Тихо. Я вышлю ей кольцо. А теперь засните, пожалуйста. Подумайте о ней. О Луизе. Она красивая?» Эрих вынул из-под полы рубашки медальон. Кристоф открыл его. Размытый портрет в профиль, синие глаза, рыжеватые локоны. По миниатюрам никогда не разберешь, что из себя представляет реальная женщина. При этом прядь волос, вставленная под серебряную крышку, была гораздо светлее, чем волосы изображенной на портрете девушки. «Вижу, красивая», – проговорил он больше, чтобы утешить больного. Тот, казалось, затих. Кристоф сам свалился рядом, не успев даже вернуть Эриху медальон.
Наутро, когда он открыл глаза, барон заметил, что его товарищ уже не дышал. Лицо его было очень спокойным, легкая улыбка играла на губах. Такое, какое Кристоф увидел у самого себя – и у других, кто лежал вповалку рядом с ним. Он снял с указательного пальца покойного друга кольцо – серебряное, блестящее, с надписью, выполненной готическим шрифтом: «Моя честь зовется верность». «Город Грац», – проговорил он. – «Луиза. Она замужем уже? Как ее искать?» «Не замужем», – проговорил подошедший к нему Лангенау. – «Я передам кольцо. У меня кузен из Граца».
Кристоф