поднимались наверх, в кабинет. Возвращаясь, отец улыбался – чуть смущённо, мама тоже улыбалась крепко сжатыми губами и велела Валентину собираться домой.
Потом долго вовсе не было осени, никакой. Не было и других времён года, покуда Нестеров не сбежал из Москвы в Овсяново и не поселился в доме деда, который жители называли «профессорской дачей» или «домом с башенкой». Здесь временам года было привольно, здесь никто не позволял себе забыть об их существовании и значимости. Можно было придать забвению суетные городские страсти, но никак не движение времени и жизни. Осенью Нестерову было особенно хорошо. Дом, земля, сад, лес и поля вокруг отдавали солнечное тепло, и даже холодные дни были приятны. Сад не требовал торопливости – скошенный газон отрастал медленно, садовые вредители уже не проявляли былого энтузиазма – жизнь замедлялась, становилась по-осеннему прозрачной и ясной, к ясности стремились мысли и чувства.
Утро было пасмурным. Моросил дождь, когда Валентин вышел на крыльцо с кружкой кофе – мельчайшая невидимая морось висела в воздухе, глядя в окно и не догадаешься, что идёт дождь. «Грибы пойдут», – подумал Валентин, сжимая в руках кружку и привычно глядя в невидимую даль за липами.
Нестеров сделал несколько глотков, заметив себе, что кофе стал стыть быстрее летнего. Ещё с минуту он неподвижно стоял в раздумье, а потом достал телефон.
Отец Йозеф ждал его звонка.
– Простите, – сказал отец Йозеф собравшимся, – это был важный разговор, я не мог не ответить.
В небольшой комнате, уставленной книжными шкафами, громко тикали часы. Отец Йозеф вернулся за небольшой круглый столик, на котором стояли чашки, сахарница и блюдо с заварными пирожными. Часы зашипели и пробили девять.
– Хорошие у вас часы, старинный механизм, – заметил мужчина лет шестидесяти, суховатого сложения, с коротко стрижеными седеющими волосами. – Я как-то тоже хотел завести себе часы с маятником и часовым боем, но времени не хватило.
– А дождь, кажется, усиливается, – приподнявшись в кресле и взглянув в окно, заметила нарядная пожилая дама, Людмила Алексеевна Сторожева.
– Значит, грибы скоро пойдут, – отозвался любитель часов. Голос у него был негромкий – деликатный, и довольно высокий. – Если, конечно, заморозки не ударят.
Четвёртый человек за столом молча листал книгу. Одно кресло оставалось свободным.
– Хорошо, – продолжил отец Йозеф, – судя по всему, они вновь добились успеха.
Он устроился в кресле чуть глубже, опустил руки на подлокотники и пошевелил пальцами. Человек с книгой поднял голову.
– Известны ли подробности? – спросил он.
– Далеко не все, доктор Шэди, – покачал головой отец Йозеф. – С того времени Лаврушин так и не дал о себе знать никому из нас. Последним, с кем он разговаривал, был Володя. Насколько я понимаю, эти люди что-то