ты, я нарочно тебя выпроводил, пусть думает приказчик-то, что мы с тобой того, как тебе сказать, не на одной ноге стоим.
– Только из-за этого?
– Из-за чего же больше? Вот что я хотел тебе сказать: как бы нам от этой свадьбы ослобониться? Надоела мне такая канитель, тянем мы её давно, надо же и концу быть.
– Приказывай, всё сделаю!
– Ты понял, к чему я говорю?
– Смекаю я, атаман, порешить тебе кого хочется, что ли?
– Ну да!
– Кого же? Приказчика или Кузнецова сына?
– Не угадал, а невесту: пусть она уж ни им, ни мне не достаётся.
– Что ж, могу. Когда велишь.
– Не сейчас, надо прежде у приказчика деньжонок повыбрать, сегодня он мне ещё две «катюхи» дал, а потом ещё обещался на праздниках.
– Подождём, для меня все единственно. Неужели же ты к девке позыв имеешь?
– Ну, об этом знать мне, а не тебе. Я что говорю, о том слушай, – сердито сказал разбойник.
– Слушаю; а о девке я так, к слову сказал, она для меня плевать. Когда гости-то от нас уберутся? Расходы, да беспокойство только с ними.
– Есть и приход, говорю, две радужных сегодня получил.
– Мало, надо бы с него десять взять, деньжищев у него много.
– Не сразу, на всё надо выждать время.
– Оно так, – закуривая трубочку, проговорил каторжник.
Чуркин стал засыпать, а Осип все приставал к нему с разговорами, на которые ответа не было: разбойник уснул крепким сном, а за ним успокоился и каторжник.
Глава 69
В избе Чуркина Ирина Ефимовна с своими ребятишками давно уже спали крепким сном; урядник продолжал храпеть, по временам мычал, стонал и охал; не спад только один приказчик; в голове его роились самые отрадные мысли, он считал себя одним из счастливейших людей в мире: Степанида полюбила его, и так горячо, что согласилась с ним бежать из родительского дома. Последние слова девушки: «Я – твоя или ничья», – звучали ещё в ушах его. Свидетельницей их свидания была только одна тёмная ночь, а потому он дал себе слово ни кому не передавать подробностей их встречи и хранил это у себя на душе, как заповеданную тайну.
«А как она меня целовала, как крепко прижималась к груди моей», – думал он, и при этом поворачивался с одного бока на другой. Его удивляло, почему Степанида так боится Наума Куприяныча; чем он напугал её, – для него оставалось загадкой.
– Куда и когда бежать? – спрашивала девушка, дрожа, всем телом.
– Увезу тебя, голубка моя, туда, где нас никто не найдет, – отвечал он.
– Где же мы с тобой обвенчаемся?
– В церкви; отцом посажёным будет мой хозяин; наряжу тебя в шёлк и бархат, уберу грудь твою жемчугом, и будешь ты у меня краше и нарядней всех купчих. Княгиня ты моя, вот что! – шептал ей паренёк, оглядываясь по сторонам из опасения, как бы их кто не подслушал.
– Когда же ты возьмёшь меня отсюда? Я боюсь, как бы кузнец нам поперёк дороги не стал! – сказала ему девушка.
– Не бойся, моя голубка, он ничего не может сделать. Я приеду за тобой на первый день Рождества Христова, в самую полночь, ты уж жди меня здесь, у