полковник Хвостов мрачнее тучи.
Стессель взглянул на него и сразу понял: что-то произошло.
– Анатолий Михайлович, мне только что сообщили, что в своем кабинете застрелился генерал Белый, – доложил Хвостов.
Стессель почувствовал, как холодок пробежался у него по спине.
– Застрелился или застрелили? – переспросил он.
– Ординарец подтвердил, – ответил Хвостов, – что генерал Белый в кабинете был один…
Стессель поднялся с места и подошел к окну. Некоторое время смотрел через полупрозрачное стекло на улицу. Потом повернулся к Хвостову.
– Прикажите похоронить генерала Белого со всеми почестями… – распорядился он. А про себя подумал: «Каждый убегает с тонущего корабля по-своему…»
Следующий день выдался морозным. Холодный ветер нес поземку и засыпал дороги снежной порошей.
…В 9 утра на северной дороге из крепости появилась группа всадников. Впереди на расстоянии десяти шагов с белым флажком ехал казачий есаул, нахлобучив черную папаху на самые глаза.
Несколько солдат из передового дозора, завидев конных, выглянули из укрытия.
– Это кто ж такие? – с тревогой спросил один из них.
– Ты посмотри! С белым флажком… Не сдаваться ли поехали? – ответил другой и схватился за винтовку. – Я сейчас, мать вашу так, покажу вам, как сдаваться!
Его остановили.
– Не дури, Ерема! – сказал тот, что первым заметил всадников. – Это, наверное, парламентеры, – с трудом выговаривая последнее слово, пояснил он.
– А зачем им белый флаг? – не унимался солдат.
– Дурень!.. – ответили ему. – Чтобы японец в них не стрелял…
…В полдень Стессель и Смирнов вошли в кабинет начальника штаба крепости полковника Хвостова.
– Ну что нового?.. – спросил Стессель.
Полковник Хвостов посмотрел на генерала Смирнова, затем перевел взгляд на Стесселя.
– Вы что-то конкретно хотели спросить, Анатолий Михайлович?
Стессель устало махнул рукой. За последние сутки он заметно похудеет, лицо осунулось и стало бледно-серым.
– Так… Ничего…
Он сел на стул у окна. Смирнов продолжал стоять еще некоторое время у двери. Потом прошел к дивану и тоже сел.
– …Никакие преграды и укрытия от 18-пудовых бомб нас уже не спасут, – тихо, словно размышляя сам с собой, начал говорить Стессель. – Госпиталя и больницы расстреляны… Корабли расстреляны… Снаряды у нас на исходе. А тут еще, мне доложили, цинга пошла… Если наша храбрость, терпение и мужество не имеют границ, то всему остальному есть предел. А значит есть предел и сопротивлению…
– Анатолий Михайлович, – осторожно прервал Стесселя Хвостов, – люди не сетуют ни на что, насколько мне известно. Продовольствия тоже пока хватает…
Стессель обернулся и болезненным взглядом посмотрел на полковника Хвостова.
– Да… да… Вы правы… Они не жалуются и не будут жаловаться…