в своей правоте. «Они и не представляют себе, на что способно воображение моего брата». Нет, скорее всего Гай в очередной раз пожелает, чтобы Магнус перешел к нему в магистратуру, бросив неблагодарную работу трибуна. «Зачем тебе нужен этот плебейский сброд?» – как будто наяву говорил он из тьмы. Но Магнус в очередной раз откажется.
Гиацентро подал плед. Магнус расправил руки. Через минуту юноша, обернув ткань с зелеными полосами вокруг тела Магнуса, превратил ее в изящную белую тогу, и скрепил застёжкой на левом плече. Легкое шерстяное полотно приятно обнимало спину и грудь. «Лишь бы все прошло как надо», подумал трибун, для бодрости еще раз отпив вина из кубка.
– Думаю, мы вернемся еще до заката, – сказал он, посмотрев в окно.
Ги снял ставни и отворил дверь.
– После вас.
Не разбудив ни одну мышь в гостинице они спустились на первый этаж, после чего незаметно ускользнули из здания под тишину некогда бурлящего жизнью приемного зала. «Как прекрасно. Нет, правда. Ни одной живой души. Очень хорошо». Магнус мысленно вернулся к тому моменту, когда вчерашним вечером льстивая натурка Тобиаса от лица всего заведения предоставила им с Ги лучшие апартаменты, какие только можно было сыскать в Привале, и на пути туда раздаривала такие почести, что хватило бы до самой смерти. «Наивно было бы полагать, что он просто меня уважает. Нет. Ему что-то нужно. Всем как всегда что-то нужно». Закрывая за собой дверь в гостиницу, трибун хмыкнул этой внезапной догадке.
Одинокий морской ветер разгуливал по широким безмолвным улицам Делового Квартала. Но Аргелайн не спал – где-то за окнами белокаменных домов еще трепыхалась жизнь: супруги предавались любви; догорали свечи на подоконнике; старики под гулкий треск очага знакомили юношей с ремеслами, девочек – с вышиванием.
По любопытному лицу Ги было понятно, что и он тоже представляет себе похожий домашний уют. Если бы не долговая кабала его семьи, которая вырвала его из детства и опустила в яму рабства, он жил бы сейчас в одной из этих инсул30, или у себя на родине в Терруде. У него была бы невеста – не какая-нибудь проститутка из ближайшего люпанария, к которой залезают в окно тысячи бабников, нет, молодая и самая порядочная амхорийка. Он бы не посвятил себя службе велеречивым идиотам. Он не стал бы сгибаться под ударами плети. Его бы не выставили на рынок. Иногда трибун задавал себе вопрос «Почему Ги остался со мной? Неужели рабство меняет человека настолько, что он больше ничего не знает, кроме своего долга?»
– Как только доберемся до этого храма, – сказал Магнус, – ты постоишь на улице, хорошо? Мой религиозный братец даже в редкие минуты благоразумия не захочет видеть бывшего раба.
– Слушаюсь, – кивнул Ги, – если так, то придется.
Они вышли к узкому переулку. На всем его протяжении светили красноватые фонарики, зажженные с помощью сенехара31, и серый дорожный камень притворялся