Медуир взял его и обучил всему, что знал сам. С тех пор Дэйран видел золотые листья, серебряные купола и резные стены Агиа Глифада чаще, чем лицо императора, которому поклялся служить верой и правдой.
Императора, что предал Единого Бога.
Слушая шелест листьев под ногами, Дэйран молчал. Фирс тоже сохранял тишину. Издали доносилась речь отшельника в бордовом подряснике45, с интересом повествующего о Трех Странниках46, и как Эвраксий Благородный, первый император Эфилании, обрел веру.
Дэйрану не было нужды слушать рассказ. Он знал его наизусть. И тоже благодаря Медуиру. Каждый агент или телохранитель, в зависимости от того, какое послушание изберет будущий член ордена, должен помнить о священном долге охранять императора и его семью, но – откуда пошла эта традиция и почему, даже Медуир не знал, а уж Дэйран и подавно. После Аврелия Еретика и, как могли бы сказать историки, торжества многобожия, надобность в Этериум Сакранат47 пошатнулась, забылись древние легенды о пророках и великих праотцах. Вот почему все было неважно. И даже смерть Первого Щита… оказалась бессмысленной.
– И с тех пор ушли Три Странника, и никто не видел их. Говорят, по-прежнему ходят они посреди нас и наставляют великой мудростью всех, кто её ищет, – закончил отшельник и отошел в сторону, предоставив возможность паломникам лучше разглядеть то, что написали на стеле ее создатели.
«Miro areniadren, tur glindaren».
«Коронованные небом, ведомые судьбой» – девиз Дома Аквинтар.
– О, а вы что здесь делаете? – Женский голос извлек Дэйрана из клубка мыслей, что вращался в его голове, запутывая её нитями воспоминаний. – Вы, что, уже закончили тренировки?
– Мама, ты не представляешь, – сказал Фирс, переполненный юношеской гордостью. – Мастер Дэйран показал мне та-а-кие приемы! Я должен тебе многое рассказать. Это оказывается дедушка Медд учил его! Мам, это невероятно!
Женщина, лет пятидесяти, перевела взгляд на Дэйрана. Возможно, когда-то она была красива, но сейчас уже нет, и если Фирс походил на суровое северное лето, то его мать – на переходящую в зиму осень. Морщины на лбу, в уголках глаз, и поблекшие пюсовые радужки уродовали лицо, как иней уродует погибающую траву.
– Это правда? – спросила она, утомленно улыбнувшись.
– Я лишь показал ему, как положено нападать, – пожал плечами Дэйран, – в его возрасте это сможет всякий.
– Да ладно, мастер Дэйран! – воскликнул Фирс. – Это те самые приемы, которые дедушка Медд вам показывал! Не отрицайте!
Дэйран расплылся в улыбке, но ничего не ответил. Фирс не должен восхищаться им. Если он будет смотреть ему в рот и мечтать о боевых подвигах, то кинет семью на произвол судьбы, как и любой другой мальчишка, жаждущий быть-не-хуже-того-героя.
– Фирс, – одернула его мать, – ты потише, люди же молятся.
– Но…
– Никаких но, малыш.
– Эй, не называй меня