машины и заразил нутро своими выделениями. Закашлял могучий комбайн, задымился, встал поперёк гряды, признаками жизни ни на какие действия не реагирует.
Махнул рукой комбайнёр, закрылся в доме и запил. И больше в его жизни не произошло ничего, о чём стоило бы рассказать.
Один славный астрофизик гордился своим астрофизически структурированным умом. Говорил даже, что организм его на семьдесят процентов состоит из мозгов, а на остальные тридцать процентов приходятся нервные волокна, которые мозговые отделы объединяют.
Проснулся однажды астрофизик и обнаружил, что всё вокруг, буквально всё, стало полиэтиленовым: и мебель в квартире полиэтиленовая, и свет солнечный из полиэтилена, и полиэтиленовая вода из полиэтиленового крана, и полиэтиленовые дети заглядывают в полиэтиленовые окна.
Страшно стало астрофизику. Вышел он на полиэтиленовую улицу и начал искать ответ. Но ответы, которые он находил, были сплошь из полиэтилена, который плавился и сжимался, сгорая в огне безупречной логики астрофизического ума.
А между тем ум разрастался от скопища нерешённых задач: рос вширь и вдоль, пока не стало ему тесно.
Тогда ум вышел на волю и сгинул в бардо, оставив после себя лишь кусок грязного полиэтилена, втоптанного в асфальт. И больше в жизни славного астрофизика не произошло ничего, о чём стоило бы рассказать.
Однажды Румпельштильцхен забыл своё имя.
И больше в его жизни не произошло ничего…
ЕПИФАН ПРИЗМА. МЕНЯ ЗДЕСЬ НЕТ. ДЕНЬ ВОСЕМЬДЕСЯТ ТРЕТИЙ
Когда-то они увидели мир, и мир этот казался бескрайним океаном с берегами, которых не существовало.
Когда-то они чертили мелом на доске первые слова, и слова эти были просты и понятны, как мартовский паводок.
Когда-то они гуляли по сумрачным аллеям, держась за руки, и неумолимое будущее искрилось из-под двери.
Когда-то они смотрели на солнце сквозь полупрозрачную листву.
Когда-то они стояли на железнодорожной платформе в ожидании поездов, следующих по всем направлениям.
Когда-то они верили в то, что можно изменить время, не зная, что время никогда не меняется.
Когда-то.
Теперь они верят в то, что на улицах, по которым они добираются до дома, не будет пробок.
Теперь они носят солнцезащитные очки.
Теперь они едут в метро, заштриховывая клетки в японском кроссворде, словно дни собственной жизни в календаре.
Здесь каждое утро просыпаются, чтобы проживать один и тот же день.
Утренний чай. Черно-белая смурь. Небо такое же серое. Оно теперь всегда серое, серое безоблачное небо и серое солнце.
Впрочем, они никогда и не смотрят в небо. Они разговаривают, жалуются, смеются.
Ещё один день.
Ещё одно кино.
Ещё один человек.
Ещё один килограмм помидоров.
Ещё один ребёнок.
Ещё одна книга.
Ещё один футбольный матч.
Ещё