в ужасе обернулся на неё. Тасья выглядела спокойной, чуть ли не расслабленной.
Я никогда не спрашивала её о единственной дочери Птеше – знала, что Тасья отдала девочку опекунье, как я отдала своих мальчишек. Я родила ради льгот, она – чтобы порадовать бездетную сестру, обычное дело. Но выходит, трагедия дочери оказалась для Тасьи болезненной…
– Вы нас простите, – не выдержала я, – когда весь день высматриваешь и запоминаешь, а потом весь вечер говоришь, крыша едет. Да и красоты ваши… – я махнула рукой в сторону унылых серых кучегор, полускрытых дождевой завесой.
– Пуповина спасает – и она же может убить, – продолжала Тасья тем же размеренным тоном.
Похоже, она не слышала моего извинения.
– Если что-то помогает выжить, это не значит, что оно не окажется смертельным. Даже так: чем больше тебя что-то защищает, чем оно необходимее, тем больше ты зависишь от этого и тем ты беззащитнее, если что-то пойдёт не так.
Она резко остановилась – прямо под льющим дождём. Я тоже притормозила. Старатель не успел среагировать, ушёл на несколько шагов вперёд и поэтому вернулся.
– Мы должны объявить тревогу, – заявила Тасья. – Недомеченные опасны. Не сами по себе. Из-за жукокрылов, – новое имя прозвучало впервые, но явно не в последний раз, – жукокрылы не имеют чувств. Они не меняют свою схему поведения. Как Стена, как любой живой объект. Они повторяют свои действия и не учатся. А значит, они не позволят недомеченным научиться чему-то новому и измениться. Но недомеченные не могут не меняться, потому что они – люди. И пока они не разберутся со своими стражниками, они опасны.
Мысль была до того тяжёлой, что высказав её, Тасья выглядела как после бега – на её лице высыпали капли пота, она задыхалась и стояла, сгорбившись, а вес осознания давил на её на плечи.
– Да, – кивнула я и улыбнулась.
В который раз ход её рассуждений оказался параллелен моему. Поэтому я её и любила. Поэтому я любила её невысокий рост, толстые волосатые ноги и широкое лицо в оспинках – внешние данные, из-за которых она так смешно переживала. И не могла понять, что для меня это и есть красота…
Вдруг старатель прижал кулак к своему рту, призывая к молчанию. Прислушался, покрутил головой. Слева от галерейки доносился неясный шум, не похожий ни на голос дождя, ни на журчание воды, ни на обвал.
– Постойте здесь, – велел он, заглянул поочерёдно нам в глаза и повторил, выговаривая каждый звук. – Здесь стойте.
И привязал концы наших пуповин к столбу галереи. С таким же успехом он мог потянуть нас за собой!
Едва он отошёл, как Тасья начала торопливо отвязываться. Я привязала её пуповину к своему поясу и передала хвост своей. Усмехнувшись друг другу, мы двинули за старателем, не сильно отставая, но и не приближаясь.
Но дистанцию пришлось сократить, а потом и вовсе обойти нашего проводника, потому что старатель стоял, не шевелясь, и смотрел