и одутловатый чужак. Недомеченного изображала огромная кукла. Емъек прикинул по рост – внутри должен сидеть либо очень высокий актёр, либо один на плечах другого.
Начавшийся диалог постоянно прерывался зрительским хохотом.
– Ты кто?
– Впустите – стану гостем.
– А из какой деревни?
– Мокрые Ноздри.
«Пойти ноздри подсушить» говорили о посещении уборной.
– А что ты умеешь?
– Вёсла прясть и ложки жечь.
«Прядением вёсел» называли дефекацию, а «жжением ложек» – мастурбацию. Юмор был неизменно ниже пояса – и стены театра дрожали от хохота.
В пьесе намекали на случай в Дождевых Дырах, где недомеченного вскрыл местный балагур. Когда странный гость продолжал отвечать на совсем уж нелепые, явно издевательские вопросы, окружающие забеспокоились – и чужак поспешил исчезнуть…
Половину шуток Емъек улавливал интуитивно – всё-таки он ещё мало жил на реке. Но часть была понятна даже ему: когда чужака спросили: «А как у вас в Мокрых Ноздрях, хреплуги жромные ещё несутся, вадилы мрагные уже родятся?» – Емъек безудержно захохотал, вспомнив детскую считалку с несуществующими животными, которых перечислял хвастливый охотник.
К ним в Солёные Колодцы каждый год заворачивали кукольники с фокусниками, музыканты и сказители. Но истории у них бывали либо поучительные, для детишек, либо грустные, с печальным концом. Емъек не представлял, что в театре можно так веселиться!..
Вдруг несколько человек вбежали в зал – и актёры прервались на полуслове. Зрители обернулись.
– Тревога! – громко сказал билетёр.
Его перебила женщина в нагруднике смотрителя из порта:
– На лобной платформе жукокрыл! – сообщила она. – Дежурные – по местам, остальные в укрытия!
Емъек повернулся к Инкрис – её не было. Он посмотрел на встревоженного Ганна, бросил взгляд в сторону бокового выхода – и заметил Инкрис, выбегающую из театра.
– В укрытие! – грозно приказал он Ганну – и кинулся следом за Инкрис.
Направление Емъек примерно представлял: широкая платформа, которая в Речной Бороде служила центральной площадью.
Но вначале надо было пробиться к выходу – сквозь дежурных, которые не сразу вспомнили свои обязанности, растерянных гостей деревни и подростков, которые были бы не прочь посмотреть на того самого жукокрыла.
Емъек успел увидеть, как Ганн, пометавшись, угодил в цепкие лапы воспитателя, который привёл на спектакль малышню – и теперь умудрялся одновременно утешать плачущих, успокаивать возбуждённых и хватать геройствующих.
Когда Емъек оказался на улице, Инкрис и след простыл. Хуже того, боковой выход располагался перед тупиком, и Емъек не сразу определил, в какой стороне лобная платформа.
Улица стремительно пустела, как сцена в представлении. На едальных лавках изнутри опускали шторы,