сизой листве, чтобы не видеть этого. А чащоба шумела. И листья, похожие в этом тревожном свете на дрожащие капли крови, шептались с ветром: «Грядут ужасы… грядёт смерть…»
Толпа ринулась в лес. Теперь её уже ничто не остановит. Но он, Эвальд, ещё может, по крайней мере, предупредить Элиссу и старого Эррета, её отца, о надвигающейся опасности. Он это затеял, ему это и исправлять. Сбросив с себя оцепенение, Медведь поспешил к опушке. Но тут резкий удар в живот опрокинул его на землю.
– Это тебе за Салинну, урод! – рявкнул над головой голос Джэджеля Большого Жёлудя. Сам он был не так велик, как его прозвище. Но пару раз Медведю доставалось от молодчика в кулачных боях. Правда, чаще огребал тот. Поэтому он и напал на Эвальда из-за угла покосившейся хижины.
– Когда я взял её, она была отнюдь не дева, – вставая на четвереньки, тяжело выдохнул браконьер, – и поверь, тут я совершенно не причём. Оказалось, она ещё и меня может кое-чему научить.
– Ах ты тварь! – взвизгнул Большой Жёлудь и принялся колотить поленом Эвальда по спине. Эти удары, сильные и болезненные, припечатали грозного великана к земле.
– Ты что творишь, Жёлудь? – злобно прорычал Медведь, отползая в сторону, пока Джэджель переводил дух. – Я же если встану, зарою тебя вместе с твоей поганой палкой и посмотрю, вырастет ли из твоей могилы дуб.
Ещё один удар распластал браконьера по земле и заставил вскрикнуть от боли. Медведь уже рисовал себе мысленно картину отмщения, когда его противник, чуть не всхлипывая от горя и злости, проскрипел сверху:
– Ты же обрюхатил мою Салинну, урод. А ведь мы хотели пожениться! Я люблю её, Бездна бы тебя забрала! И как же мы теперь поженимся? Неужели я должен кормить и растить твоего ублюдка?
– А ты бы хотел наделать своих, да? – гоготнул, переворачиваясь на спину Эвальд. – Я тебя понимаю. С этой Салинной не соскучишься. Она шалунья ещё та. Ублюдков у вас будет, хоть даром раздавай. Только кто же возьмёт-то, а?
– Так ты ещё и издеваешься?! – заорал Жёлудь. И снова набросился на ненавистного противника, молотя поленом, что было мочи. Он уже не разбирал, куда попадает. Палка разрубила Медведю лоб, и глаз заливало кровью. Если бы не тот первый удар в живот, от которого он никак не мог разогнуться, Эвальд бы уже встал и переломил бы эту саму палку о Джэджеля. Ну, или наоборот – Джэджеля о палку.
– Если ты её так любишь, как говоришь, – продолжил, отплёвываясь, браконьер, пока Жёлудь переводил дух, – то возьмёшь и с ублюдком. Если верить деревенским сплетницам, то ты не единственный, кто вырастит моего ублюдка. Другие же как-то живут и ничего, не ноют. – Медведь всё наделся, что его оппонент не выдержит и бросится на него с голыми руками. Тогда-то он и отведает медвежьей лапы.
Но Джэджель не повёлся. Он ринулся на Эвальда с ещё большим остервенением, так и не разоружаясь. Медведь больше не чувствовал отдельных ударов. Они слились в одно сплошное