Но Хельга все равно не откроет и не изобретет его в ближайшие дни, какими бы жалостливыми глазами доктор Траумерих ни смотрел на нее.
Лесси будто набрала в рот воды и демонстративно игнорировала Хельгу, так что и поговорить с ней было нельзя. Мантисс искренне удивлялась такому поведению: разве не эта завистливая дамочка начала первой? И все же дочь профессора давно простила ее, показав на примере, каково это – быть предметом злых шуток, а Лесси продолжала дуться. Изумительная тактика: пенять на вину другого и делать вид, что всего произошедшего до этого «преступления» не случалось. Бесполезно намекать, что человек сам довел до этого, ведь для него точки «еще раньше моей обиды» больше не существует, а значит, собственные прегрешения не считаются.
Хельга не скучала без общества Лесси. На шестой рабочей неделе она нашла общий язык с ворчливым старичком, заседавшим в архиве, словно хранитель древностей в стенах собственного владения. К нему постоянно кто-то заходил. Часто это были менявшиеся лаборанты, и от новых лиц у старика болела голова. Хельга поначалу тоже была лишь миражом, который со временем растает без следа, и работник архива оценивал ее не выше пустого места, издающего редкие звуки.
Мантисс не была против зазнаек или людей со странными привычками. Ей не нравилось только, что многие вокруг ждали ее скорого исчезновения. Лесси мечтала об увольнении Хельги, другие сотрудники делали ставки, сколько она проработает на этаже, где все постоянно менялось. Неизменными фигурами оставались МС и доктора, и то последние, как выяснилось, тоже могли однажды испариться, как случилось с Эдгаром Мантиссом. Оттого создавалось впечатление, что жизнь в стенах здания скоротечна, что устойчивость невозможна. И взгляды, выражавшие немой вопрос: «Когда придет твое время уходить?», внушали Хельге ощущение, будто она совершенно неважна. Все, что она делает, никого не волнует – важно лишь, когда механизм отслужит свое.
Но они не дотерпят. Хельга из упрямства не желала пропадать бесследно, и если ей предстоит уйти, весь этаж заметит это. А пока нужна устойчивость. Чтобы надежно держаться и плавно расти вверх, следует пустить глубокие корни. И чем их больше, чем они рьянее проникают в землю, тем непоколебимее ствол.
Знакомства тоже корни. Хельга никогда не понимала людей, которые жались в уголок и не стремились на новом месте выяснить как можно больше об окружении. Какой тогда интерес от работы, если человек сам себя ограничивает рамками скупого общения? Чему он научится, о чем узнает?
Вот Мантисс и не постеснялась завести дружбу со старичком в архиве, которого звали Нортон Барнс. Но долгое время искала, с какого бока подойти к нему. Он был, пожалуй, самым неразговорчивым из всех, а его сухости и «нераскалываемости» позавидовал бы любой отживший свое орех. Хельга знала о нем всего две вещи: историю прихода на должность и особенность, которая