в прошлое. И тем любопытнее становились картинки, подкрепленные фантазиями и открытиями, которые детский разум не способен сделать. Хельга все еще воспринимала пережитое как неприятный инцидент, но… Вот же странность: не думать о нем казалось невозможным. Мысли об МС выстраивались в твердый стержень, вокруг которого Хельга сплачивала свои убеждения. Как будто невидимый умник затаился в тени и насмехался над неудачами девчушки. И та училась размышлять: а что бы сам МС предпринял в той или иной ситуации?
Вот одноклассница обещала выдрать Хельге все волосы, если та еще раз посмотрит в ее сторону. Впору обидеться или испугаться, да так ли повел бы себя МС? Он бы не устрашился угрозы, потому как наверняка знал, откуда на самом деле исходит эта злоба. И юная Мантисс задумывалась о предпосылках поведения враждебной школьницы.
Вот преподаватель, сцепив руки за спиной, объявляет о городском конкурсе и предлагает классу принять участие. Добровольное, по желанию. Но взгляд его выражает совсем другое, и МС обратил бы на это внимание. В действительности учитель сам выберет претендентов, если добровольцы не объявятся, и по его стремительно оценивающему взору можно даже предположить, чьи имена он назовет в ближайшие несколько минут.
И это только начало. Чем дальше, тем умнее становился невидимый МС… и тем отчаяннее Хельга билась над загадками поведения людей. Нельзя же отставать от этого хитреца! Образ опасного обитателя комнаты за стеклянной стеной превратился в нелюбимый учебник с задачами. Садиться за них ох как неприятно! Каждый раз юная Мантисс натыкалась на более сложное условие и ощущала себя жалкой, обессиленной девчонкой, пасующей перед трудностями. Но чем дальше она продвигалась, тем увереннее становилась. Призрак МС всегда стоял где-то на ступень или две выше, и Хельга стремилась подтянуться на ту же высоту.
Таким образом, все эти годы он словно находился рядом. Распалял фантазию, будил по ночам, дразнил из темноты, подсказывая, что сделал бы в безвыходной на первый взгляд ситуации, вынуждал Хельгу еще больше ненавидеть и вместе с тем уважать его. Если бы Мантисс спросили, почему она заинтересовалась психологией, ответ «Беру пример с отца» был бы лишь частичной правдой. В этом была вина и МС, чей непостижимый образ мыслей Хельга тщетно силилась познать.
Вот только ей хватало представлений об этом чудаке. До письма Уильяма Траумериха она никогда по-настоящему не планировала возвращаться в ту полутемную комнату, где Эдгар оставлял ее для общения с МС. Не ставила таких целей и ничего не делала, чтобы приблизиться к нетипичному институту и хранящимся внутри тайнам. Хельга фантазировала, что бы она сказала или спросила у монстра из детства, но сама не верила в то, что подобная то ли удача, то ли беда поджидает где-то в будущем.
Когда доктор Траумерих позвал Мантисс, а также помог ей влиться в работу института, в душе Хельги начали прорастать противоречия.