за око, а по милосердию стали твари друг с друга испрашивать желаемое.
Мир с Триединым Богом поверил в свое светлое единство и рванулся к высокой соборности. Соборности живой и творческой. Всякая тварь обрела смысл своего существования. Не одна (отныне) она. Она с Богом – со Святою Троицею. Она со всеми другими тварями, она – с человеком, обновленным (обновляющимся) и болеющим за все живое. Общее бытие (ранее его не было, мир был разобщен) объемлет все и вся. Высокая соборность составляет основание мира. «В самом деле, не примечаешь ли, – пишет Григорий Богослов, – что закон любви управляет небом, когда оно в стройном порядке сообщает воздуху свет и земле дожди? А земля и воздух не родительской ли любви подражают, когда дают всем животным – одна пищу, другой – возможность дышать, и тем поддерживают жизнь их? …Если все это бывает так и распоряжается, и управляется по первоначальным законам гармонии, так как бы все вместе текло, одно имело дыхание, то можно ли сделать из этого другое заключение, кроме того, что все проповедует нам о дружестве и единомыслии, что все предписывает нам закон единодушия?» [1, с. 185–186]. Это в мире начинает отчетливо видеть поверившая в Святую Троицу душа человеческая. Начинает видеть и верует в утверждение «дружества и единомыслия» в мироздании.
Рознь и вражда уходят из мира. Во всяком случае, мир времени тринитарного сознания движется к этой светлой реалии.
Мир с Триединым Богом подвинулся к персонификации себя самого. Все и вся в нем стало искать личного своего бытия. Бог – Спаситель – ищет личного участия всего и вся в собственном спасении. Ищет и востребует светлой персонификации. И вся тварь, и прежде всего человек, откликается на призыв Спасителя. И стремится к высокой персонификации, к высокому самоусовершенствованию. Концепты «мы», «я», «наше» и аналогичные в соответствующем контексте последовательно присутствуют в текстах тринитариев. Ср., к примеру: «Итак, когда уничтожится междоусобная брань в нашем естестве, тогда мы, примирившись с собой, станем «миром» и покажем, что истинно и действительно носим на себе сие имя Христово» [8, с. 221].
Человек как персонифицированная духовность становится демиургом происходящего во вселенной.
Очерчивая онтологические воззрения тринитариев, необходимо рассмотреть проблему предопределенности бытия и, соответственно, человека в нем.
Нет предопределенности бытия, в прочтении тринитариев. Павлова мысль о даровании человеку свободного искания истины в себе и мире (и преобразования второго) воспринята и развита последователями догмата о Святой Троице. Все в мире и в человеке по Божиему промышлению (или по попущению). Все от милующего Бога [1, с. 627]. И никого – это важно в промысле Божием – Бог не относит заведомо к тем, кто не спасется или спасется. «Превратно мнение, – пишет тринитарий, – что одни по самой природе назначены к совершенной погибели, а другие – к спасению…» [1, с. 626]. Бог решает, как поступить отношении того или иного человека (народа, человечества, мироздания). Его решение – так нами прочитываются мысли тринитариев – зависит и от твари