виски.
Я схватил Митчелла за горло. Он захрипел и куда-то меня ударил, а я – его. Но в этом уже никакой необходимости не было: хотя мой удар был сильнее и, как видно, попал в цель, в эту самую минуту на мою бедную голову наступил гигантский слон. И надо мной сомкнулись воды безбрежного океана, обдав меня напоследок мириадами ослепительных искр.
Первое, что я ощутил: если кто-то на меня прикрикнет, я разрыдаюсь. Второе – голова у меня такой величины, что в комнате не помещается. Между лбом и затылком протянулись многие мили, а в висках, отстоящих друг от друга на гигантском расстоянии, поселилась тупая, ноющая боль. Расстояний в наше время не существует.
Третье – что где-то неподалеку что-то надсадно гудит; гудит и одновременно потрескивает. И наконец, четвертое, и последнее, – что у меня по спине течет ледяная вода. Розовое покрывало, маячившее у меня перед глазами, подсказало мне, что я лежу на кровати вниз лицом, а вернее, тем, что когда-то было лицом. Я осторожно перевернулся, сел, и погремушка в голове тут же смолкла. Потрескивали, как выяснилось, кубики тающего льда в завязанном полотенце. Какой-то сердобольный человек положил полотенце со льдом мне на голову. Другой, менее сердобольный, эту же самую голову мне разбил. Это, впрочем, мог быть один и тот же человек. Разные, в конце концов, у людей бывают настроения.
Я с трудом встал на ноги и сунул руку в карман. Бумажник был на месте, в левом кармане, хотя и расстегнут. Я изучил его содержимое. Ничего не пропало, если, разумеется, не считать содержащейся в нем информации, но информация эта перестала быть секретной. Раскрытый саквояж стоял за кроватью на тумбе, там, где я его оставил. Стало быть, я находился у себя в номере.
Я подошел к зеркалу. Где-то я уже этого человека видел. Подошел к двери и открыл ее. Надсадный гул усилился. Передо мной, облокотившись на решетку, стоял дородный субъект. В очках, среднего роста. Крепыш. Из-под серой фетровой шляпы торчат большие уши, воротник плаща поднят, руки в карманах. Волосы на висках отливают белизной. Вид вполне приличный. Как, впрочем, и у всех толстяков. Свет из-за раскрытой двери играет на стеклах очков. Во рту небольшая трубка, из тех, что в шутку зовутся «игрушечным бульдогом». Соображал я неважно, но что-то мне в нем не понравилось.
– Славный вечерок, – сказал он.
– Вам что-то нужно?
– Ищу одного человека. Не вас.
– Кроме меня, здесь никого нет.
– Понятно. Благодарю. – Он повернулся ко мне спиной и уткнулся животом в решетку крыльца.
А я обошел крыльцо и направился на надсадный, ноющий звук. Дверь номера 12в была распахнута, внутри горел свет, надсадный же звук издавал пылесос; женщина в зеленом комбинезоне убирала освободившийся номер.
Я вошел и осмотрелся. Женщина выключила пылесос и воззрилась на меня:
– Вы что-то хотели?
– Где мисс Мейфилд?
Уборщица покачала головой.
– Женщина из этого номера, – пояснил я.
– А, эта… выписалась она. С полчаса. – И снова включила пылесос. – Спросите лучше в конторе, – крикнула