кто там за Дудаева, а кто против, если ты чеченец. Ты показываешь им пропуск от Временного совета, но тебе говорят: мы тебя заставим его съесть, и иногда они это даже делают, смешав пропуск с водкой. Из-за этого они не всегда принимают во внимание даже собственные пропуска… Они разрушили мой дом, и нет смысла ремонтировать его, потому что они разрушат его снова… Теперь обычным чеченцам, как я, которые хотят только мира, приходится бояться всех – и дудаевских моджахедов, и российскую армию».
Муса и другие описывали многочисленные случаи беспорядочной стрельбы; от разных людей я слышал о привычке, распространенной у солдат: подбрасывать обойму патронов в карман человеку, которого они разыскивали, затем «находить» ее, объявлять его «террористом» и убивать его на месте. Но женщин, как правило, щадили, что было несколько необычно для этого типа войны. (Общая оценка военных жестокостей со стороны российских солдат будет дана в третьей главе.)
Настроение обычного русского населения было неоднозначным. Многие сами пострадали – и от бомбежек, и от грабежей, но при этом было и определенное мрачное удовлетворение от бедствий чеченцев после того, что они сами проделывали с русскими на протяжении предыдущих трех лет. Я разговаривал с восьмилетней русской девочкой по имени Аня, которая вместе со своим отцом и двумя еще меньшими братьями пришла поживиться тем, что осталось от фабрики, где делали варенья и консервы. (Я думал, что в Грозном липнет обычная грязь, пока не обнаружил, что она стала такой после того, как смешалась с большим количеством яблочного пюре и консервированных слив. Через это болото брели чеченские и русские мирные жители, отчаянно наполняя свои бутылки и кувшины.) Глядя на меня своими маленькими, но уже умудренными опытом глазами, как у изможденного эльфа, девочка сказала мне:
«Мы видели всю войну, но теперь говорят, что худшее позади. Что было хуже? Когда мы видели, как чеченцы поставили русского танкиста к стене и расстреляли его… и когда русские солдаты избивали чеченцев. Мы всегда боялись чеченцев, сколько я себя помню, но теперь боятся сами чеченцы… Рада ли я? Ну, есть хорошие и плохие чеченцы. Плохие привыкли обзывать нас на улицах и угрожать нам. Теперь хорошо, что придет русская армия, они наведут порядок».
Это можно было бы назвать наивным русским взглядом на вещи, но отец детей, Николай Федорович, подойдя и став рядом со мной, сообщил:
«Конечно, я рад освобождению от Дудаева, но это не значит, что всё хорошо. Посмотри вокруг: город разрушен, нет работы, нечего есть. Армия всё обещает, что поможет мирным жителям, но они заставляют вас ждать и ждать, а потом ничего вам не дают. Что можно ожидать от такого правительства, как у Ельцина? Это воры в большинстве своем».
Что касается самой российской армии, то свидетельства деморализации в российских призывных частях – как армейских, так и внутренних войск, – были всеобщими и подавляющими. Даже не пытаясь отрицать это, офицеры, с которыми я встречался, открыто обсуждали