иначе, чем ко всем остальным. Два дня назад, с машиной точно таких же заражённых, поступил человек, очень похожий на её университетского профессора Ивана Лукича Вяземского – светило медицины и великолепного педагога, лекции которого Женя слушала с открытым ртом, забывала, порою конспектировать и, запоминала, практически все, наизусть. Женя совсем недавно закончила первый курс Ростовского Государственного медицинского Университета, в который поступила после окончания Таганрожского Медицинского Училища. В Таганроге же, приехав на лето к родителям, Женя, для получения, необходимых практических знаний в изучении медицины, устроилась на половину ставки медсестрой в местную Городскую Клиническую Больницу.
Человека, напоминавшего ей любимого профессора, звали, судя по паспорту, лежавшему в нагрудном кармане его рубашки, Александр Витальевич Клешня. Конечно, он мало походил, на своё же изображение в документе, удостоверяющем личность, но это без сомнений был он. Благородные черты лица, хоть, и испещрённого сосудами и венами вдоль и поперёк, никуда не делись. А умные и усталые глаза, которые стали прозрачно-красными, явно принадлежали думающему человеку, перенесшему в жизни какую-то трагедию. Как у её отца, который прошёл афганскую войну и вернулся, в отличие от двух родных братьев. Слава Богу, что родители до начала эпидемии, уехали в деревню проведать бабушку. Они звонили дочери по десять раз на дню узнать всё ли в порядке. Она знала, что отец пытался прорваться за ней город, но военные не пустили его. Господи, как же они, должно быть, переживают за свою единственную дочку, застрявшую в заражённом городе. Но Женя была рада, что всё так вышло, и родителей нет сейчас здесь. По крайней мере, они далеко от творящегося здесь ужаса, и ей можно сосредоточиться на помощи нуждающимся в ней людям. Александр Витальевич находился в агонии, когда его привезли. Температура тела достигла сорока одного градуса, а уровень артериального давления составлял триста на двести десять миллиметров ртутного столба. Казалось, при таких показателях, шансов выжить у человека пятидесяти восьми лет, просто нет. Но, постепенно, после множества уколов нитропруссида натрия и смеси папаверина с анальгином, показатели температуры и давления немного снизились. Женя же каждый час забегала проведать Александра Витальевича, промокнуть пот с его лба, поменять «утку» и насильно затолкнуть в рот немного больничной пищи. Медсестра была уверена, что её забота об этом человеке, может спасти его и уже спасает. Кто знает, возможно, на самом деле, так оно и было. А этот больной, похожий на университетского профессора, стал ей за эти два дня поистине родным. И у Жени, в её обострённом от нервов и бессонницы сознании, роились мысли, что пока она поддерживает жизнь в незнакомом, но таком близком ей, Александре Витальевиче Клешне, кто-то другой помогает профессору и всем остальным людям , которые ей дороги.
***
Уши были заложены, кровь, сочившаяся из разбитого лба, застилала глаза, грудь