жены Пит появился их единственный сын Декер. Через пять дней Джейн родила второго сына, Эдварда Декера – Неда, как его стали называть. Шесть недель она находилась в декретном отпуске и вернулась в «Америку» в начале августа.
В марте 1952 года Комиссия по лояльности опять дала о себе знать.
Два с половиной года прошло с тех пор, как ее признали, несмотря на осадок «неблагоприятной информации», достаточно лояльной, чтобы оставить на работе. Но во второй половине 1940-х и в 1950-х годах «красная лихорадка» снова обострилась: первая советская атомная бомба, разоблачение советских шпионов, обвинение против Элджера Хисса[387], «тыквенные документы»[388] и рост популярности Ричарда Никсона, «черный список» Голливуда[389], Корейская война, расследования подкомитета Сената по внутренней безопасности[390] и, конечно, первый залп полноценного маккартизма в Республиканском женском клубе в Уилинге, в Западной Виргинии 9 февраля 1950 года. Именно там рьяный младший сенатор из Висконсина Джозеф Маккарти предъявил документ, который он объявил списком известных коммунистов, работающих на Госдепартамент: «У меня на руках список из 205 сотрудников Госдепартамента, которые оказались либо имеющими членский билет, либо безусловно верными сторонниками компартии, но которые, несмотря ни на что, все еще участвуют в формировании нашей внешней политики»[391]. Возникшая из законных опасений – реальные враги, реальная опасность, реальные предатели – выросла, перейдя все разумные границы, новая «красная угроза», пропитанная подозрениями, обвинениями и недоверием.
В апреле 1951 года, под интенсивным внутренним давлением, президент Трумэн подписал новый указ, понижающий планку отставки до просто «обоснованного сомнения» в лояльности. Из более чем девяти тысяч государственных служащих, допущенных к работе по прежним стандартам, дела более двух с половиной тысяч были открыты заново. Среди них было и дело Джейн. В сентябре Конрад Э. Сноу, председатель Комиссии Госдепартамента по проверке лояльности, запросил ФБР о деле Джейн[392]; он хотел знать теперь о ее регистрации для голосования, членстве в профсоюзе и когда именно она изменила свои взгляды на участие Америки во Второй мировой войне. В отчете, пришедшем из Балтиморского офиса ФБР, цитировались слова информантки, которая разглядела «безнравственность и нелояльность в самой подозреваемой и в ее окружении»[393]. Правда, «пальцем показать не могу». Другими словами, «нет конкретного свидетельства, что подозреваемая нелояльна». И все же 14 марта 1952 года Сноу написал Джейн, запрашивая еще больше ответов на еще большее количество вопросов.
На этот раз Джейн охватил праведный гнев. Ее ответ в 1949 году ограничился тремя напечатанными страницами с единичным интервалом между строчками. На этот раз примерно за неделю она набросала официальное письмо на восемь тысяч слов, содержавшее самое неординарное свидетельство невероятного обострения патриотического