пол-амфоры, сам употребил перед прыжком в Преисподнюю.
– И мы уважим тебя. Видишь сколько белых и черных, выражусь по-вашему, мягких частей тела торчат из емкостей. Кипят, а все равно мысли об этом. Представь, что они творили там, на поверхности Земли.
– А если деву целиком, как бы в кредит, обещаю, в следующий раз полную амфору нектара принесу.
– Первача?
– Я не знаю, что это такое.
– О-о-о! Русский говорит, до рта не донесешь, с ног валит. Орел. Так ему тут одна синеглазка понравилась, сам к ней в котел запрыгивает. У вас в раю нет таких баб, всех к нам определяют, поэтому поверим тебе. Вытаскивай любую, но чтобы амфора была полной.
Я и вытянул, Софокл. Что она вытворяла? Бывают же такие горячие девы. Да еще из кипятка.
– Состыкуй меня с русским, Еврипид, тоже хочу ощутить доселе неощутимое.
– Момент как раз подходящий. Русский порвал в драке с чертями сандалии, подари ему свои, две амфоры за них получишь, а тогда прыгай в ад без камней, веса хватит.
– А трех дев мне не дадут за них?
– С одной справься. Не забывай земную мудрость: видит око, да зуб неймет.
– Веками воздерживался.
– А если атрофировался? Еве далеко до прадочерей.
– Я новые сандалии русскому подарю, Еврипид, позолоченные, чтобы на три амфоры потянуло.
– Боюсь, Софокл, тогда не вернешься ты. Выбирай дев с Севера, не успевших достаточно прогреться.
– Нет, я, как русский, синеглазых буду выбирать.
– Сам за ними в котел сиганешь.
– Ты же не сиганул.
– Зато первым пустил луч света в темном царстве.
– А русский?
– Русский в аду стал своим. И я подозреваю, что вместо камней он набивает тунику яблоками.
– Зачем?
– Рано, видимо, тебе, Софокл, в ад. Русский планирует варить нектар в самой Преисподней, емкости там есть, дров полно, посему тебе надобно поспешать.
– Понял, Еврипид, бегу за сандалиями.
Лукреция
Обходился он без спичек, зажигали костры молнии, бьющие на острове непрерывно, лишь столкнутся пара – тройка туч. Этот заросший растительностью клочок земли в океане и островом-то назвать трудно – за полчаса его обежал по окружности. Не только бананы и апельсины, ел ананасы, которые очень любил, так что голода не чувствовал.
За скалой бил родник. К нему подлетали попить пресной водицы стаи самых разных птиц. Были и гуси, облюбовавшие песочек рядом с источником – протяни из зарослей руки и хватай краснолапых. Еды много, но тяжко одному. Еще этот кузнец бьет молотом по раскаленному железу, от которого летят искры, того и гляди попадут в тебя. Грозовая зона. Попав в нее, яхта вспыхнула как спичка, и он спасся, вероятно, один. Жаль Лукрецию. Загорела до черноты, и солнечным днем сияли голубые глаза. Ее бы сюда, чтобы скрасить тревожные дни ожидания возможного спасения. Но, увы, один, как перст. И он, зная, что напрасно, снова кричал в море:
– Лукреция, Лукреция!
Кричал с каждым новым прожитым