– белее мела…
И как это здорово, что, окружённая всеми, кто там был, уже одурманенная валерьянкой, с бьющими об ободок чашки зубами, она выделила его в налетевшей толпе сочувствующих… —
«Поедешь? Надо моему мужу передать!»
Поеду? Спрашивает!!!
И вот – он в поезде. В полёте. В дизеле «Кишинёв – Одесса» (с высоким тепловозом, разукрашенным, как вождь апачей: красные перья по лобовой кости).
Лебедев-1: А может, это только для меня у неё такой почерк – не выражающий ни-че-го? Кто я ей? Никто. Ещё даже не целовались ни разу. То, что у Ваньки Усова на Новый год, не считается. Интересно, а какой почерк у неё для мужа? Умираю, хочу взглянуть!..
Лебедев-2: Прекрати!.. Это аморально!..
(Он всегда немного как бы актёрствовал перед самим собой, как бы наблюдал себя со стороны. Отсюда и такие, на два голоса, переговоры).
Крепился с полчаса.
Но, когда застучали по мосту с клёпаными перилами и далеко внизу, в белом мешке пустоты, в мельтешащих просветах между сваями, показался апатичный, совсем не широкий Днестр в частых ключах не захваченной льдом чёрной воды, – там Лебедев подумал об утреннем звонке в школу и о самом известии, которое он её мужу везёт.
Лебедев-1: А кстати – что там за известие?.. Отец? Озеро?.. Нет, ну какое озеро в январе?!. Показалось!.. И спросить некого – все только ахали да охали, да валерьянку подносили!.. Но – пардон! – что я её мужу скажу?!.
Ха! Веский довод.
Лебедев-1: В самом деле? Муж спросит – что я отвечу?!. И потом я ведь намерен бороться за неё! Уводить от мужа!..
И открыл конверт.
В конверте.
«Лёва, с папой беда! – выводила она тем же серым, не подходившим к её притягательной яркой внешности почерком. – Но ты спокойно, Лёв, смотри по обстоятельствам. Hадя».
Хм, негусто!
Папу он знал.
Не лично, разумеется.
Просто папу вся республика знала. Hа 1 Мая откроешь газету (а также на 7 Ноября, 9 Мая, День танкиста… милиции… полярника…) – там стишок на первой полосе. Что-то глупое и правоверное, трескучее, как барабанный бой. Рифмы: «Новая заря – юбилей Октября», в таком духе… И подпись – «Пётр Ильин».
Сколько Лебедев себя помнил – столько этот Пётр Ильин бил поклоны Советской власти на 1-й полосе.
А где-то с месяц тому назад – ехали с ней в троллейбусе по Ленина, и вдруг она тянет шею в окно: «Ой, смотри, папа!..
Ой, и мама тоже!..» И за локоть сжала (чтобы сразу отпустить).
Присмотрелся: народ во все стороны снуёт – мимо Главпочтамта, «Военной книги»…
Кто именно её папа-мама?
Кажется, вон тот высокий в шубе, с величественной, будто жердь проглотил, походкой.
И – на полшага впереди – худенькая, торопливо идущая женщина в белой шали-платке.
Ещё посмеялся: смотри-ка, убегает от него!
«Ничего не убегает! – вспыхнула в ответ. – И… и… не твоё дело, понял?!»
Что это с ней? А, не важно.
Важно, что и для мужа почерк у неё никакой. И что просто «Надя», а не «Целую. Hадя»…
Через 2 часа.
Прибыли.
Портал Одессы наплыл.
«ОДЕССА – ГОРОД-ГЕРОЙ» –