под лавку баул, Пешков отправился искать туалет. В полчетвёртого утра, покидая квартиру, не воспользовался уборной, не побрился, не выпил чаю. Чтобы Лиду не будить.
Минуя буферные кабины, тамбуры, вагоны, встречался глазами с сонными пассажирами на жёлтых лавках, и перевзор этот со стороны Пешкова был исполнен интереса, наступления и приятия. Не верилось, что скоро, через каких-то 3 часа, увидит жену и сына. Разберётся, что там с тестем («Пётр Фёдорч! Ты жив?»). И, главное, обрадует новым делом жизни.
Что это за дело было…
Ну, со смеха началось. С того, что Нога… ха… к Лиде приревновал!.. Вот псих!.. А может, и не псих! По работе он в командировках всё время. Бывает, что по три недели в месяц – не дома. Вот и говорит: идём ко мне в бригаду («чем с бабой тут моей под одной крышей толкаться» – такой ход мысли!)… В октябре-ноябре ездили в пос. Березовский на птицефабрику запускать систему контроля за температурой. Работа мужская, травмоопасная («наладка» называется). Но если в электричестве сечёшь и руки не крюки, то справляешься. Претензий к работе Пешкова не было, и Нога после 2 недель говорит: готовься, едем на меткомбинат в Херсон!
«В Херсон? – поартачился Пешков. – Ты забыл, я от прокурора прячусь?!.»
Но он бы всё равно поехал. Чем в кладовке дуреть.
Вот такое вот новое дело жизни! Такая наладка!
…В туалетной кабинке из люка надувало, пахло смазкою путевых креплений, сырой землёй. Пригородные комбинаты зыблились сквозь известь замелованного окошка. Пешкову чудилось, он слышит, как обрушиваются цеховые прессы, как гудят станки. И никогда прежде счастье бытия не открывалось ему полнее, чем в пролетарских шумах этого утра… Гуд бай, торговля! Спасибо, наладка!..
«Н-да, зигзаги жизненного пути! Простит ли Надька? Женаты 12 лет (с Петра Фёдорча лёгкой руки!), а я всё такая же матросня. Всё такой же не ровня ей. Да ещё с торговыми наклонностями (позор в их семье). Да ещё под «уголовкой» за торговлю!.. Но теперь всё будет не так. Слово даю, Надь!»
Hадя была стыдлива, холодновата, ограничивала его в телес-ной любви, не допускала экспериментов в позициях, но, воображая в разлуке всё её женское: полный затылок, пахучие волосы, кожицу у ключиц… – он обмирал от благодарности и счастья. И волновался о встрече.
Вот только – тесть?
Хоть бы не умер.
Бросит меня Надька – если умрёт!
И ведь, главное, знак был! Был знак!
Знак.
Жил в тёмной кладовке у Ноги. Всё развлечение – ВЭФ «Спидола» (экспортная модель! Вашингтон и Мюнхен пробивают любые стены, любые глушилки!). И вот, пробило: «Передаём главы из романа писателя Ша. О насильственном советском захвате Молдавии в 1940 году»!
Послушал 1-ю главу (в 13.05 после новостей).
Так себе.
Не Бредбери, не Станислав Лем.
Но то ли из-за вкусного шипенья ультракоротких волн, в которых и самое стёртое русское слово поворачивается бочком поджаренным и ароматным, а может, оттого, что он сам, Лёва Пешков, помнил себя не раньше марта 1942-го (карантин-детприёмник в Куйбышеве), а всё, что до 1942-го, – погружено в кисельный туман… – но в 20.00 того же дня ловил повтор…
И так всю неделю – 13.00, 20.00… 13.00, 20.00… 13.00, 20.00…