из Кишинёва, я на другое утро подала бумагу в попечительский совет, но про меня забыли. Несмотря на diploma ku disctinctie.
Но тут мы поравнялись с грошн-библиотекой и… право, этому нет объяснения… там Иосиф С. стоял с решительным видом. Да, он стоял на крыльце и читал газету. Улыбаясь, он смотрел на нас.
Изабелла Броди ответно просияла.
Он спросил о Владимире Жаботинском, и я не стала отмалчиваться. Чтоб не разделять непростоту, идущую от него.
Я стала рассказывать, что, когда дрол-фирер «Яссы – Кишинёв» остановился у перрона, то объявили, что Владимир Жаботинский спит, но следом – ах! – мы увидели его в открытом окне 3-го вагона. Что тут стало! «Трудовики» засвистали «Бу-уз!.. бу-у-уз!» («позор!» – ивр.), но бейтаристы не дремали. Встав цепью у вагона, они выставили локти со сжатыми кулаками над головой. Я думала, будет драка. Но вмешалась третья сила: «Gidan keratc ve afara la Palestina!.. Gidan keratc ve afara la Palestina!..» – закричали в головном вагоне («Евреи, убирайтесь в Палестину!» – рум.). – Să trăiască Octavian Goga!» («Да здравствует Октавиан Гога!» – рум.). Там фашисты ехали…
Я трещала так, что забила Белку.
Иосиф Стайнбарг слушал меня не перебивая.
Но он слушал как-то очень странно. Как будто у меня мыльные цветные пузыри изо рта идут…
Мы исчерпали тему Владимира Жаботинского.
Hаступило молчание, и… Белка в самых простых словах попросила Иосифа С. устроить её на работу.
Неслыханно, что об устройстве на работу говорили с такой простотой.
Моя мама плачет с утра до вечера о том, что я не устроюсь на работу. Она уверена, что папины неудачи в делах перекинутся на меня.
Спустя 2 недели. Поэтому я утаила от мамы, что – со вчерашнего дня – Изабелла
Броди…рентген-лаборантвуезднойбольнице. БлагодаряИосифуС.!
Хотя в училище у неё были самые средние отметки. Просто отвратительные отметки рядом с моими.
Я ушла в лес и плакала.
Мама считает, что если я не устроюсь на работу, то и замуж не выйду.
Испугала! Буду одна!
И Иосиф С. мне не нравится нисколько. Вертлявый, старый.
И этот нос с кружочками наружу – фу!
…Мама уже поговаривает о том, чтоб научить меня шить на пару с ней: рейтузы, нижние юбки… Раз не выходит с медициной.
Не бывать сему!
Не буду хвастать, но professor Kosoi, читавший нам анатомию и малую хирургию в Кишинёве, сказал мне по окончании курса: «Пусть этот разговор останется entre nous, но, Mademoiselle Chantal, с Вашей стороны будет ошибкой: застрять на фельдшерском уровне!.. Да-да!.. Это будет непростительной ошибкой – с Вашей стороны!»
Вот такие слова.
Всякую ночь я вспоминаю их.
Всякий тёмный вечер на сходе в сон…
И неизменно переношусь туда, где улицы так длинны, что загородняя даль – Яловены… Мунчешты… – поливает им на руки из своего наклонённого кувшина…
О, Кишинёв волшебный!
Его фонтаны, его штормящие парки!..
Его Арка Победы с колокольным циферблатом… зверинец братьев Tonzi со львами и тиграми… тревожные оперы Пушкина на летних сценах… армяне с улицы Армянской…
И вправду, кого тут