к проверке билетов!» – произнёс голос за спиной.
Это второй контролёр надвигался сзади. Молодой, бычачий.
Они сходились, как ножницы, – эти 2 контролёра, молодой и старый.
Как стены пещеры – в «Али-Бабе».
Все проснулись в вагоне.
Поезд катил, как и раньше, но даже берёзки за окном перестали мелькать.
Как раз возле Пешкова оба контролёра встретились.
Пробитая компостером, картонка билета вернулась к Пешкову.
– Здравствуйте, Андрей Иванович! – произнёс вдруг его язык. – Чего?.. А!.. Ну здравствуйте! – ответил один из контролёров. Тот, который старикашка.
– Пэ… пэ… пэ… – пригляделся он после заминки.
– Пешков! – подсказал рот Пешкова. – Пешков Лёва!..
– Пешков! – зафиксировал Андрей Иванович. – Ну и что?.. Ты чего тут?.. Проживаешь?.. Работаешь?..
– Проживаю!.. И работаю!..
Это был Андрей Иванович, директор детского дома (Чувашия, село Троицкое, 1944–1948).
Он не меньше Пешкова удивлён был встрече.
От удивления в нём даже испуг чувствовался.
2-й контролёр переводил взгляд с одного на другого, и выражение его лица следовало за выражением Андрея Ивановича.
В вагоне все молчали вокруг них.
– Так ты местный, что ли? – Андрей Иванович повертел головой по сторонам. – И это по какой ты тут работе?..
Как будто 24 года не прошло.
«Наладка!» – хотел просто и доступно объяснить Пешков.
Но язык точно сорвался с приводных ремней.
– Автоматика на заводах!.. – забормотал он. – Э-э-э…
Коммутация проводов… э-э-э… на кросс-плате… счётчики…
И ужаснулся тому, что говорил. В самом деле!
Изумление, испуг окончательно стекли с лица Андрея Ивановича.
– А, пролез! – верхняя губа его открылась, железный обруч зубов блеснул.
Это он улыбался так.
– А чего к нам в детдом попал? Если местный!..
– Эвакуировали! – рассказал Пешков, страдая. – Тут же немцы были!..
Это «эвакуировали» было той же породы, что и «коммутация проводов на кросс-плате».
– А вы?.. – попробовал перевести разговор.
– Я?.. – удивился вопросу Андрей Иванович. – А что я?! Я к пенсии переехал!.. Я ведь всю жизнь там, где холодно и голодно!.. Можно мне хоть на пенсии фруктов поесть?.. Или это только твоей нации можно?..
В лице его стояло теперь прочное и властное выражение. Как в детдоме когда-то. Что-то вроде «Ну вот, я же говорил!»
И у 2-го контролёра лицо перестало быть опасливым, но подпустило ту же улыбку всезнания («Ну вот! Я же говорил!»), а потом и вовсе стало злым.
И они пошли себе, не попрощавшись, в сторону головного вагона. Два твёрдых карандаша в кителях.
Пешков засопел, загрустил, засмотрелся в красный пол. «Пролез!.. – повторил про себя. – Пролез… а?!.»
А может, это сон?..
Может, Нога наколдовал?
Потому что недавно пили за его д.р. (в общаге птицезавода в Коммунарске), а Нога дуреет с одного стакана: «Ну всё, тридцатник, молодость