моя натура, что обещания свои я стараюсь выполнять или хотя бы прилагаю к этому усилия. Говорю я об этом отнюдь не в похвалу себе, потому что твёрдо уверен в генетическом происхождении как человеческих достоинств, так и их недостатков.
В Москве бывает сложно сосредоточиться. В тот год меня пригласили стать членом жюри одного фестиваля документальных фильмов. Пришлось пересмотреть несколько десятков картин: тут были истории про таёжных охотников, про сельскую школу, где учится всего один ученик, про кукушку, про заброшенный поморский маяк, – всего не упомянешь. И с печалью я осознал, что мы совсем не знаем своей страны, не знаем себя, а то, что удаётся узнать, тут же разветвляется всё новыми загадками, и конца этому не видно.
В конкурсе, к моему удовольствию, участвовала и лента о летнем отдыхе в Будве, давно уже превратившейся в какой-то клон Анапы. Операторская работа была выше всяких похвал, и я любовался знакомыми местами, поражаясь, как по-разному видят люди, казалось бы, одно и то же, а вот фильм в целом вызвал во мне неприятные чувства. Его герои-старшеклассники излишне выпячивали своё благополучие как бы в ущерб миллионам российских детей, никогда не видевших моря. Такое ли уж это страшное упущение, решить не берусь. Наверное, всё-таки да.
Кроме того, Врдола до такой степени втянула меня в садоводство, что я напрочь забыл о человеческой душе. Так что я вынужден извиниться за эту задержку перед теми читателями, которые следят за моими записками.
Когда я улетал из Москвы, мокрый снег засыпал улицы, и вереницы оранжевых машин как проклятые днём и ночью ползали по простылым улицам. Алексея Артамоновича надо было ждать только через две недели, о чём он уведомил меня электронным письмом, присовокупив, что в результате усиленных штудий ему открылось, что у Гомера слово «честь» всегда означает долю добычи. Что в славянских языках, уж в сербском-то точно, «а» могло переходить в «е», в этом он опирался на корифея отечественной лингвистики Лавровского. Но «част» в сербском означает «честь», а вот для обозначения доли, удела используются слова «део, удео». Не значит ли это, задавался вопросом Алексей Артамонович, что в совершенно уж незапамятной древности «делать» значило прежде всего «делить»? Впрочем, дальнейшие выводы моего научного корреспондента слишком далеко увели бы нас в сторону.
Совершив несложные действия по приведению дома в жилой вид, а проще говоря, подав воду и электричество и наскоро разобрав вещи, я отправился пройтись знакомыми местами в надежде перекинуться словом с кем-нибудь из знакомых, а там… В общем, во Врдоле не заскучаешь.
Незаметно для себя я поравнялся с кафе «Среча» и сбавил шаг в раздумье, остаться здесь или пошагать ещё немного, но вдруг, бросив взгляд на входную дверь, как говорится, остолбенел. Никакой «Сречи» больше не было. Над дверью красовалась новая вывеска, и вместо одного слова написано на ней теперь было два, а именно: «Бела Вила».
В растерянной задумчивости я стоял на дороге и таращился на вывеску, перебирая все возможности, способные привести к тому, что я сейчас видел, вспомнил,