ком, в висках и ушах застучало: «Что это я, что ты так заволновался, как в первый раз, – пытался взять себя в руки Петр, – Но как хороша!» – любовался Петр, идя следом.
Катя же шла наверх с легким сердцем и без задних мыслей. По другому бы этого не могло быть. Из инстинкта самосохранения. Сейчас лукавая ее часть должна была полностью и легко владеть ею – не делясь ни с чем этой властью, иначе эта легкая лукавая суть подобно сухому песку, смоченному всего несколькими, немногочисленными каплями воды, потеряет эту воздушность и легкость, скатается в грязные комочки и разрушится.
В комнате Петра, на столе располагался большой серебристый короб, действительно, по величине, размерам, походивший на объемистый дорожный саквояж. Петр подошел к нему, проделал какие-то манипуляции, и короб подрос в высоту еще на треть.
– Иди сюда, смотри, – позвал Петр Катю. – Вот это и есть то самое. Черный ящик классической физики, ящик пандоры, моя алхимическая реторта – как угодно. Здесь – с левого торца – таинственный грот. Вход. На фасаде – управляющая панель. С правого торца…
Он не договорил. Катя резко повернула голову к нему вбок, и он без паузы, стремительно, склонился и поцеловал её.
10. Утро. Фигнер
Фигнер, вернулся домой, как и задумывал, следующим днем около полудня. Их с напарником охота за форелью не получилась захватывающей и страстной. Может быть, дело было в том, что прошло слишком мало времени после разыгранного ими служебного спектакля, и тот дух и те роли, которые они играли, невольно отразились, перенеслись и в совместный поход на речку. Может, дело было в том, что каждый был занят своими мыслями, и только внешне следовал заведенному рыбацкому ритуалу, или и то и другое вместе, но этот рыбацкий ритуал не был наполнен страстным нетерпением и дрожью. Конечно, чувствовать тугое сопротивление, игру сильного и гибкого на том конце лески, было приятно, но такого, чтобы это заполняло весь окружающий мир, до потери чувства времени и сужения всего сущего до этих минут, до этой реки и до этого единственного во всем пространстве напряжения ожидания всплеска на ближнем перекате – такого не было. Голову тревожили другие мысли, в то время как руки исполняли необходимые приемы.
И утром, по приезде Александр был собран и деловит. Наверно, это было одним из лучших и наиболее подходящих его состояний.
Выйдя на веранду, Александр столкнулся там с выходившим Петром. Тот шел с сумкой через плечо и с явно тяжелым, тем самым, саквояжем. Они поздоровались. Петр прямо и открыто глянул своими умными узкопоставленными глазами в лицо Александру. Но хотя глянул он без суеты и спокойно, Александра кольнула не то что нарочитость, а что-то неуловимо специальное в этом – будто это был какой-то прием с той стороны. Но всё было мимолетно.
– Отъезжаешь?, – после приветствия спросил он, и после ответного кивка продолжил, – а что сам таскаешь свои тяжести-хитрости? Позвал бы имита.
&n