серый оптический фильтр. Фигнер не пошел к главным воротам, нашел небольшую калитку в отдалении, и пройдя еще немного среди затененных кустов и деревьев, вышел за ограду на открытое пространство. Усадьба стояла на холме. Дорожка узкой змейкой спускалась вниз, где-то там внизу пропадала из виду, затем вновь поднималась на вершину следующего склона, неожиданно ярко желтея в закатных лучах. Вдали – то ли на самом деле, то ли из-за удаления так виделось глазу – холмы и лощины сливались в плоскую линию горизонта, местами и редко нарушаемую синей, приземистой зубчатой стеной леса. Солнце совсем село. Воздух на границе земли и неба разделился вдруг на четкие горизонтальные слои. Нижний – тот, что соприкасался с самой землей – был нежно-лазоревого, закатного цвета, у своей верхней продольной границы он синел и переходил в полосу сизого, почти непрозрачного, может, от начинавшегося тумана, может, наоборот, от жаркого дневного марева, воздуха. Этот второй, более мощный и широкий слой атмосферы с высотой светлел и переходил во что-то голубое, всё более прозрачное, чтобы, наконец, отчертиться резкой границей от остального, темно-синего уже, ночного неба, того самого космического неба, которое должно было стать вскоре его целью и его путем.
«Идиллия. На прощание. Наверно, через месяц-другой я буду вспоминать и тосковать. Но сейчас… скажи мне, что я буду встречать такой закат завтра, послезавтра, через неделю, месяц – я взмолюсь и запрошу перемен.»
Фигнер встал с корточек, откуда он только что, по-детски задрав голову вверх, смотрел в ночное небо, прокладывая курс глазами прочь от земли, стряхнул с углов губ изжеванную травину, и повернул к дому.
7. Катя
В эти же самые часы Катерина находилась всего минутах в пяти езды от дома по местному тьюбу – среди озер и холмов бывшей Речи Посполитой.
Усадьба, приютившая ее, располагалась на берегу небольшого литовского озера и принадлежала одной, давно ей знакомой, литовско-русской супружеской чете. Мужа хозяйки не было дома, и две молодые женщины общались наедине.
Людвига, хозяйка дома, приготовила странный ужин, главным сервировочным предметом которого была непомерная пузатая супница, где, однако, пыхтела, дышала, испускала ароматные пары не горячая литовская похлебка, а настоенная смесь горячего вина и пряностей.
Обе женщины сидели рядом на диванах, поджав под себя босые ноги, и постепенно хмелели.
В начале вечера Катерине не хотелось решать – возвращаться ли сегодня домой, не возвращаться, но чем дальше шла беседа, а вместе с ней длился и вечер, тем всё более само собой подразумевалось, что этот вечер будет длиться и дальше:
– Что-то мне кажется, что-то у тебя, что-то не так давно произошло, – шутя погрозила пальчиком Катерине Людвига – маленькая, ярко-рыжая, короткостриженая.
Она была намного старше Кати, но ее ясные блестящие глаза, миниатюрный гибкий и подвижный стан, и соответственные такому стану повадки совсем