голова его была собачьей – чёрной, лохматой и красноглазой с огромной белозубой пастью. На голове росли рога вроде коровьих, целых десять штук. Гави припал к груди мохнатой пастью и начал жадно пить молоко – оно горячими струями лилось в его глотку и наполняло его словно бутыль. В ногах своих он почувствовал возню. Скосив глаза, он заметил, что повсюду ползают странные твари, угодливо ластясь к нему. Тела их были собачьими, головы же – человечьими, безволосыми и гладкими. Они жалостливо смотрели на него и, раскрыв рты, вываливали языки – серые и сухие.
Гави поднес к горлу руку. Не прекращая сосать, он острым когтем распорол себе горло и из раны немедля брызнули струи молока. Странные твари принялись наперебой ловить эти струи, не обращая внимания на то, что те смешивались с кровью. Они пили молоко и издавали отвратительные звуки, напоминающие притворные вздохи сожаления и укоризненные цоканья языком. Фонтанирующий Гави гладил их по головам и не прекращал испивать молоко ни на секунду.
Этот кошмар мог бы сниться ему всю ночь, однако внезапно в сон вновь ворвались воспоминания. Молочно-кровавая картина зашипела, словно прерванная трансляция, и Гави вновь увидел себя ребенком. Он сидел на кухне у окна и пил молоко из большой кружки. Мать ходила взад-вперед, спешно собираясь на улицу. Оба они были веселы и время от времени ловили радостные взгляды друг друга. На плите что-то кипело в кастрюле. Окна запотели от уютного вкусно пахнущего пара. Снаружи хлестал дождь.
«– Как я могла забыть! Без перца ничего не выйдет. Я быстро, Гави. Сейчас вернусь. Последи за супом, будь умницей. Тебе купить что-нибудь?
– Сладкой кукурузы! – весело выкрикнул мальчик.
Мать улыбнулась.
– Хорошо. Я мигом, Гави. Сиди здесь и жди меня. Жди меня да следи за кастрюлей!».
Гави взглянул на неё в окно – она бежала через улицу, скрывшись за большим черным зонтом.
Больше Гави никогда её не видел. В полной тиши сгущалась тьма. Тишина в квартире звенела. Она словно стала осязаемой, как и темнота, наползшая к вечеру. Часы тянулись бесконечно. Ночью время застыло, и словно зажеванная приёмником пленка события еле тащились сутки за сутками, гудя низкими чужими голосами.
«– Бедный ребенок… это надо же…
– …что с ним? Он болен? …смотрит в одну точку.
– …ужасно! Что же теперь?
– …мы не можем забрать его. Метраж не позволяет.
– …увезти в интернат. И там… а кто же поручится? Будем наблюдать…
– …соберите его вещи.
– …Гавестон. Гавестооон! …он не реагирует.
– …какой кошмар. Кошмар!
– …и заберите щенка. Пристройте его в приют. Да уберите же собаку!».
Утром Гави поднялся с большим трудом. Он не знал который час, но по мутному бело-алюминиевому небу предположил, что было примерно восемь часов. Почувствовав движения хозяина, собаки радостно завиляли хвостами и принялись потягиваться, распрямляя сильные ноги в постели Гави. Не умея сказать, они