прозрел и изменился – ответил мне взаимностью и жизнь как я бы возлюбил при том!
Свобода – вальс самоистязания с восторгом. Пока лишь длится он – свободен человек. Насилуя себя, страдая, раня, вкушая краткие мгновенья радости во время отдыха от мук и бегства от плетей кошмара – тогда лишь человек свободен. Ибо нет ничего страшней свободы, нет ничего больней её и нет желанней. Момент восторженности тем острей и слаще, когда достигнут он путём страданий.
Мой человек всегда стремился к счастью, не забывая про стремление к свободе. Не понимал, что эти два понятия взаимоисключающи по сути. Свобода может вам явиться только в муках. Под счастьем понимается покой, комфорт и сытость. Покой – когда никто тебя не смеет тронуть, комфорт – то удовлетворение желаний (разнообразных – от всеобщего признания до сверхуспешных репродукций), сытость – чувство набитой и расслабленной утробы (вполне сгодится так же для иносказаний). Иначе говоря, мой друг, то счастье, что человечество всегда превозносило, – удел ничтожеств. Даже не животных – те постоянно движутся в борьбе. Но тех ничтожеств, что мечтают раствориться в громадном иллюзорном океане счастья, себя вписать, стать частью мутной жижи, что обезличена и движется кругами. И в ней купаясь, словно в нечистотах, приходится признать себя счастливым – лишь только вынырни, бичом тебя ударит великий Стыд, а следом взгреет Ужас. Цена всепоглощающего счастья – проклятье вечно быть счастливым.
Счастливый думает, что он вооружён, что он возвышен духом, смел и закалён. На деле это лишь мираж, он лишь зависим от ножки стула, на котором он сидит. Возьми и отломи её – он рухнет, переломав себе все кости и мозги. Оружие его – свобода мысли, то не оружие, но гвоздь в свой личный гроб. Он думает, что он свободно мыслит, на деле – гладит сам себя по голове. Ибо не знает, что свобода мысли ранит, жжёт изнутри в порыве самоистязаний. Он думает, что он свободен духом – на деле игнорирует реальность. Не знает, что чем больше безразличен, тем он опаснее становится для всех. Счастливые – опасны. Опасней, чем смятенные. Ибо смятенные хотят счастливых свергнуть в свое смятенное болото и сделать равными себе. Счастливые стремятся к одному – чтобы никто им не мешал твердить о счастье, а кто мешает, тех неплохо б уничтожить.
Счастливым никогда не подобраться к свободе, открывающей глаза и двери, дороги и мосты, и лестницу наверх, к этапам эволюции. Они не верят в ту простую правду жизни, что истинно свободен только тот, кто сам свой поводок в руках несёт. Кто сам чудовище в себе осознаёт и укрощает силой воли и упорством.
Счастливые напротив – с облегчением друг другу поводки свои вручают, от счастья надрываясь громким лаем. И с места не сойдут, кончая жизнь, болтаясь у кого-то на цепи. И перед смертью громко укоряют – «как слабо держишь ты меня, видать, не любишь, всю жизнь я рвусь, ты – ослабляешь хват. Счастливей можно было стать в сто крат! Как мало ты старался, брат…».