зер гут»*, – вспомнил я песню Резинового—Дедушки—Юры, которую на месте сургутских властей я бы сделал гимном города и поставил ему бронзовый бюст. На сургутском вокзале мужчина в форме нежно будил чумазых вахтовиков, дрыхнущих на скамейках:
– Уважаемый, не проспите на поезд.
– А теперь Москва стала Сургутом, – хмыкнул бывший вахтовик, подвозивший меня на вокзал. – Вся страна ездит на работу в столицу.
Я свой поезд не пропустил, задраил окно и дверь, сбросил одежду, улёгся на прохладные простыни, задремал и:
– Уважаемые пассажиры! Уважайте покой других пассажиров», – заулюлюкало радио над головой.
Что за таинственная страсть включать звук на полную мощность в поездах, самолётах, залах ожидания и кафе? Словно ты в Стране Глухих. Кто он, этот человек, боящийся остаться в тишине на мгновение? В дверь постучали, вошла вежливая начальница поезда и предложила поговорить об улучшении качества обслуживания пассажиров. Я рассказал ей о своём отношении к звуку, изложил немедленную программу действий по сбережению ушей нации и отправился в вагон-ресторан. Исполненный достоинства официант, он же директор, крупный товарищ с испитым лицом, напомнивший типажи портвейных семидесятых, принёс яичницу и кофе. За окном мелькали редкие сосны и частые нефтеналивные цистерны.
В городе Губкинском в конце апреля было морозно и снежно. Это неожиданно сочеталось с ярким сиреневым, как на южном взморье, закатом. В самом молодом городе СССР легко ориентироваться: названия улиц соседствуют с номерами микрорайонов. Губкинцы при любой погоде жарят шашлыки. Я на Ямале предпочитал рыбу: сырок, пыжьян, налим, ряпушка – музыка, а не названия, и вкус соответствующий.
– Если ты попробовал муксун, к другой рыбе станешь равнодушен, – пригрозил Салехардец-Лёша, вылитый Ринго Стар.
С ним мы пировали в чуме неподалёку от столицы Ямала. В печке-буржуйке пылал огонь, на нас равнодушно посматривали возлежащие у стены хозяева северного жилища. Пожить в чуме ямальцы ездят на выходные, как москвичи на дачу.
В посёлке вахтовиков Сабетте можно снимать сцены о похождениях агента 007. Окружённые полярной ночью гигантские цистерны и трубы, залитые светом яркие кубики домиков, корабли, пришвартовавшиеся в Обской губе Карского моря. Здесь нет школ, детских садов, мэрий, развалюх и мусорок, действует сухой закон. Территория из фантастического романа пятидесятых.
Советских людей старались привязать к месту работы. Тазовский до сих пор украшают деревянные двухэтажные малопривлекательные здания, похожие на бараки. Посёлок начинался с промысловой фактории и прозывался у ненцев Горой мертвецов (Хальмер-Седе).
Когда лицо задубело от ветра, а зад был заморожен, как строганина, я заскочил погреться в продуктовую лавку, где обнаружил настоящего самоеда с обветренным морщинистым лицом, в малице с капюшоном и сапогах. В компании из двух молодых соплеменников он долго изучал водочные прилавки, ничего не взяв, отправился восвояси. В единственном ресторане посёлка ни рыбы, ни мяса. Выискав в меню блюдо из оленины, я ткнул