в темноте, недосягаемой для факелов, покоился символ, похожий на букву «Y».
Воспитательница детского сада убеждала маленького Фредди, что это буква латинского алфавита, и читается она по-английски как «уай». Нередко возникали комичные сцены: маленький Фредди спрашивает, почему, а воспитательница упорно кивает и повторяет: «уай», ведь на английском слово «почему» звучит аналогично. Но маленький Фредди спорил. Он упорно называл этот символ ключом. Вот только он до сих пор не представлял себе, что открывал этот ключ? Может быть, саму башню? Приложить три пальца и стена тебя пропустит? Но это бессмыслица! Такой же символ красовался на флаге. Это всё равно, что написать код подъезда на двери дома.
Взяв со стены факел, Фред вернулся в коридоры лабиринта. Здесь он чувствовал дрожь и холодное покалывание в груди – не физическое, скорее, от волнения, пробуждённого прикосновением к истории. Через какое-то время он перестал бояться, и вплотную прикасался к стенам, смело проводил по ним руками. Мрачные стены отвечали эхом на его шаги. От этого становилось жутко. Но темнота закончилась, и вдалеке, в конце коридора, показалась вертикальная полоска белого света. Чем ближе подходил к свету Фред, тем отчётливее слышал то, во что в этих мёртвых коридорах было труднее всего поверить. Пение птиц. Пение стало громче, когда Фред различил в полоске света узкое окно. Оно выходило на площадь. К пению птиц добавились голоса горожан, гуляющих по улицам Чхимтосэна. Какофония голосов. Городская суета. Вдруг – дождь. Лёгкий, недолгий, лишь прибивший пыль и немного ожививший город.
Оказалось, что птицы выдолбили в стенах свои норы. Фред засмеялся, прижался спиной к стене и сел у окна. Он был счастлив, как ребёнок, непонятно от чего. «Мыши – внутри, птицы – снаружи». Он провёл рукой по лицу, несмотря на то, что руки почернели, и вымазал лицо чёрной пылью.
Из темноты коридора появился Мэй. Как всегда, он заикался от волнения.
– Третий! Мы вас ищем. Куда вы пропали? Кто же так делает? Оставляет своих подчинённых на произвол судьбы!
– Мэ-э-эй! – протянул Инкрим и распростёр руки. – Мыши внутри, птицы снаружи, – он нарочно испачкал свой нос, проведя по нему чёрной ладонью.
Наружу выходить не хотелось – холод, мрачное одиночество и таинственное величие башни тянули назад. Но выйти на улицу, всё же пришлось, по настоянию Лилмэи. Яркий свет поначалу слепил. Фред щурился минут пять, хотя и не от света больше, а скорее от нежелания покидать, как он теперь считал, родной дом.
В сопровождении Мэя и полноватого служителя, Инкрим шёл по базару, наполненному суетящейся толпой. Что только здесь ни продавали! Пряности, сладости и фрукты, каким-то непонятным образом наполненные соком; рыбу, хлеб, огурцы, вишню, пироги. Удивляло даже не изобилие вкусностей, а наличие знакомых с детства пирогов или вафель в трубочку. На вид, здесь царило разнообразие, да и на слух тоже – бесчисленное множество разноязыких голосов: женских, мужских и детских. Но вот о запахе сказать такого было